джезвы. И поймать заветный момент, когда надо погасить пламя, чтобы шапочка застыла над краем джезвы. Миллиметра два, не более. Юрий Стоянов так же гордился умением наливать пиво быстро и ловко – чтобы пена в стакане поднималась и ни на капельку не переливалась за край.
В новой квартире, как и во всех новых домах, плита была электрическая. Дина с ней так и не подружилась. Она пробовала ставить джезву на конфорку, но медь оказалась внезапно слишком легкой для чувствительной индукционной поверхности. Плита не включалась. Кастрюльку, сковородку – пожалуйста, а джезву – никак.
– Вот зараза, – удивлялась Дина. Пробовала заваривать кофе в стакане или в стеклянном чайнике, пробовала модную итальянскую моку – алюминий плита почему-то приняла – всё не то.
Так что рожковая кофеварка оказалась весьма кстати.
Аппарат занял почти половину столешницы, предназначенной для готовки. Но Дина все равно не готовила дома – либо ела в кафе, либо покупала в кулинарии еду по дороге домой, либо заходила к родителям: они-то отпускали дочь только после плотного ужина да еще с парой свертков про запас.
– Голубцы погрей сегодня на ужин (какой ужин, мама, в десятом часу ползу домой, мысленно стонала Дина, но вслух не спорила: бесполезно), налистнички съешь с утра (налистнички, как их называла Ханна, – то бишь блинчики с творогом и изюмом по особому, бабушкиному, рецепту, Дина любила, но знала, что с утра ей кусок в горло не полезет), а фаршированные синенькие забери завтра на работу, там погреешь (Дина точно знала, что ничего на работу с собой не возьмет: между поездками на служебной машине по объектам, заполнением документов, подготовкой новых договоров и решением финансовых вопросов у нее было время разве что опрокинуть в себя чашку-другую эспрессо, сваренного секретаршей Шифрой).
Октябрь выдался прохладным и тревожным.
Вроде бы всё шло своим чередом, но Дина по утрам вздрагивала, заходя на кухню: ну почему ей стало казаться, что кофеварка затаилась в углу и вот-вот прыгнет на нее? Что за глупости! А то и прыгнет, смеялась над собой Дина, такая дурища, под полцентнера весом. Аппарат посверкивал неуместно алыми боками в почти стерильной белизне кухни. Словно артист в свете софитов. Даже в пофыркивании, с которым он цедил в чашку крепкий ароматный напиток, Дине слышалось что-то недоброе.
Дина не верила в приметы или знаки.
Она поднимала на смех тех, кто после дурного события задним числом выискивал указания на плохие предзнаменования.
– Он чуял, – передразнивала она, рассказывая Кольке про одного из рабочих, – с утра чуял, что к вечеру бухой свалится в открытый люк и набьет здоровенный шишак на лбу. Прям с раннего утра знал. Потому что уже с утра кошка пробежала у него под самым носом, черная бестия, а соседская Фаня понесла пустое ведро, и, представьте себе, – Дина смешно растопыривала руки и копировала окающий басок строителя, – штош оставалось-то, только нажраццо-то, все ж