пока нет. Вот бы Карцеровну поменяли на новую училку! Можно ведь как-то по-хорошему. Пусть Карцеровна поедет поработать в другом городе. Например, в столице! А к нам приедет кто-то новый, и пусть это будет такая женщина, как Терешкова. Ведь люди переезжают в разные города и пробуют разное.
Мама мне рассказывала, что она сразу после училища уехала в столицу, чтобы стать лучше и научиться еще всяким классным вещам. Карцеровна могла бы тоже поехать в столицу поучиться обращаться с школьниками.
Всё, мне пора!
Одесса, июль 1998 года
На первый взгляд кажется, будто время не заглянуло в этот двор ни разу за четырнадцать лет.
Солнечный свет так же неспешно проходит свой путь – от увитой виноградом стены к лавочке в углу, где вечером соседи, которые днем успели побыть – кто таксистом, кто портовым рабочим, кто продавцом, а кто – ишь, Наум-заум – лаборантом в химфарминституте, – начинают веселую перебранку под стук пивных бутылок и костяшек домино.
На почтовых ящиках, местами облупившихся и поржавевших, выведены всё те же фамилии. Всё так же сушится белье на веревках, натянутых поперек двора, словно кто-то специально хотел создать замысловатый лабиринт из сорочек, семейных трусов и простыней.
По лабиринту семенит Таня Павловна: ей приходится вставать на цыпочки и даже иногда подпрыгивать, чтобы снять прищепку с верёвки. С бельэтажного балкона Нахамкисов доносятся те же хохот и брань… Но вот и что-то новое: в паузы между смехом и низкочастотным ворчанием встревают детские голоса. Можно различить неловкий мальчишечий басок – кажется, у кого-то начинает ломаться голос, – и причитание потоньше, и, наконец, младенческий требовательный крик. Этот младший, кажется, решил, что имеет право самого громкого голоса не только в семье, но и во всем дворе, а то и во всей Одессе. И с ним все согласны: остальные голоса сменяются на воркование, и наступает кратковременная идиллия. Идиллия длится примерно две минуты сорок секунд. Потом Таня Павловна наступает на хвост рыжему коту, и двор оглашается утробным воплем.
Презрев сорочки, трусы и Таню Павловну с бельевой корзиной, прямо сквозь лабиринт, чудом не запутавшись в белье, проносится мальчишка в драных джинсах, футболке adidas и с маленьким магнитофоном в руках. Из магнитофона кто-то хрипло агонирует под визг электрогитары. Таня Павловна качает головой, фыркает и наконец направляется к своей двери, смешно прижимая к животу бельевую корзину. Поднимает голову и кричит:
– Ханночка! – Ханна кивает ей с балкона. – А таки Алисонька вернулась, я слышала? Да еще с таким огромным чемоданом, шо ви его аж вдвоем поднимали? Нагулялася доня и прибежала к мамке с подарками?
– И за какие подробности вы в курсе, Танечка, шо у вас таки в пять утра беспощадно бессонница? – Ханна держит в руке зеркальце – она вышла на балкон накрасить ресницы, – и ее подмывает пустить в выпученные глаза соседки солнечного зайчика.
– Нет,