женщину из соседнего поселка, и я, конечно, оклемался, только все время срыгивал, и у меня постоянно болел живот.
Так начинается книга, и вступление плохим не назовешь. Но, судя по всему, в своей реконструкции Бергман несколько сгустил краски. Из больничной карты следует, что при поступлении в Университетскую больницу в семь вечера ii июля состояние здоровья Карин Бергман было “без диагноза”, а физическое состояние новорожденного сразу после появления на свет сочтено “хорошим”. Карин Бергман и ее новорожденный сын – вес 3 430 г, рост 53 см – пробыли в акушерской клинике почти две недели, до выписки 27 июля. К тому времени Ингмар Бергман весил 3 700 г и, очевидно, получал достаточно питания, поскольку прибавил в весе без малого 300 г. Вообще в акушерской карте нет записей, указывающих, что Ингмару Бергману приходилось плохо.
Однако в том, что ужасная инфлюэнца в конце концов настигла семью, режиссер против истины не погрешил. По крайней мере, так свидетельствует биография отца. В августе Эрик Бергман, проведший все жаркое лето в большом городе, получил неделю-другую долгожданного отпуска и мог наконец передохнуть с женой и детьми в Даларне. Во всяком случае, так он надеялся.
Но как раз в это время появилась опасная, доселе неизвестная болезнь, последствие войны, так называемая испанка. Вспыхнула эпидемия, я захворал в Дувнесе – видимо, подхватил заразу еще в Стокгольме – и целую неделю пролежал в постели. А когда мы вернулись в Стокгольм, то заболели все, один за другим. Вокруг тоже сплошь больные. В октябре и ноябре испанка жутко свирепствовала. Множество людей умерло. Помню воскресные дни, когда я до самых сумерек переходил от могилы к могиле на Северном кладбище. Постоянно слышался звон церковных колоколов, и навстречу то и дело попадались похоронные процессии, направлявшиеся на кладбище. Осень выдалась дождливая, сырая, и каждый день над Стокгольмом висела какая-то желтоватая мгла.
В своих мемуарах Ингмар Бергман утверждает, что его “безотложно крестили в больнице”. Однако ни в больничной карте Карин Бергман, ни в ее дневниковых записях, ни в автобиографии Эрика Бергмана об этом нет ни слова. Напротив, Эрик Бергман пишет, что их второй сын был крещен 19 августа в Дувнесе, и Карин Бергман в своем дневнике подтверждает:
Никто не приезжал в наш дом в дувнесском Воромсе так рано, как Ингмар. Он попал туда в возрасте всего-навсего 14 дней и был крещен в один из августовских вечеров на закате солнца в цветочном углу большой комнаты.
Но это типичный пример, как позднее всемирно известный режиссер и драматург, порой переворачивая все с ног на голову, предпочитал рассказывать о собственной жизни. Он и сам не раз признавался в склонности ко лжи, говорил, что она развилась еще в детстве.
На последней странице “Волшебного фонаря” он пишет:
Я отыскал в мамином тайном дневнике заметки от июля 1918 года. Там написано: “Последние недели была слишком больна, чтобы писать. Эрик второй раз захворал испанкой. Наш сынок родился утром