Успешные тоже плачут, или Как я лечила головную боль, вызванную профессиональным выгоранием
для государственной медицинской машины (а именно она, и только она, занималась мониторингом и лечением этой невиданной ранее болезни) меня просто не существовало. Государственные многофункциональные центры (МФЦ), где можно было – впрочем, с существенной задержкой по времени – получить полис ОМС, работали по записи, но и записаться к ним я не могла, поскольку была больна и должна была оставаться в изоляции. Негатив, казалось бы, наслаивался на негатив.
Шла первая волна коронавируса в России, наиболее масштабно проявившаяся именно в Москве. Ресурсов у медиков остро не хватало. ПЦР-тест мне удалось сделать платно (положительный), а лечиться по описанным выше причинам какое-то время пришлось самостоятельно, пока путем жалобы в столичный Департамент здравоохранения (сработавшей неожиданно быстро и эффективно) мне не удалось, наконец, обратить на себя хоть какую-то толику внимания государственной поликлиники.
Врачи начали время от времени меня посещать, и хотя их инструкции и рекомендации по приему медикаментов были противоречивыми (включая весь мыслимый ассортимент от чая с малиной и до противомолярийного гидроксихлорохина и противоспидной калетры – «Я вам дам это лекарство, оно очень дорогое, только вы его, пожалуйста, не вздумайте принимать: мне просто списать его надо»), формальная забота государственных эскулапов была совсем не лишней, поскольку я «заработала» 25-процентное поражение лёгких, затрудненное дыхание и прочая и прочая.
Насколько я понимаю теперь, пандемия спровоцировала у меня два уровня шока. Первый уровень, физиологический, был очевиден и долгое время казался мне корнем всех моих проблем. Я оказалась со своей болезнью один на один. Никто, – ни знакомые врачи, с которыми я консультировалась по телефону, ни официальная медицина, – в полной мере не умел интерпретировать ни симптомы болезни, ни методы ее лечения. Я потеряла опору и, будучи деятельной натурой, металась от одного способа лечения к другому, не находя удовлетворительной степени исцеления. Я, к примеру, принимала гидроксихлорохин и тут же начинала с тревогой прислушиваться к биению своего собственного сердца, поскольку кто-то из врачей предупредил меня, что данное лекарство ведет к серьезным кардиологическим «побочкам».
Конечно же, мои домашние постоянно мне звонили. Но поскольку на фоне развернувшейся в первые пандемийные месяцы общественной истерии и отсутствия какой-либо достоверной медицинской информации прогнозируемый исход моей борьбы со своим организмом (а все мои действия выглядели именно так) был до конца не ясен, и мне меньше всего хотелось тревожить родных, то я старалась не говорить им всей правды о своих бессонных ночах с провалами в забытье, затрудненном дыхании, скачках давления, приступах тахикардии и прочих негативных симптомах, а также о регулярных вызовах «скорой помощи».
Еще меньше хотелось мне подвергать своих родных опасности в случае прямого контакта, поэтому уже после того, как один из повторных ПЦР-тестов