встретить «этого человека», то мне нужно быть в ресторане «Палкинъ» в следующее воскресенье между шестью и семью часами вечера. Это был очень большой ресторан на пересечении Невского и Литейного проспектов. Это место обычно не посещалось офицерами гвардии. Захаров должен был прийти туда, чтобы забрать меня и отвести к г-ну Гурджиеву.
Я пошёл. Наконец появился Захаров, и мы направились к Николаевскому вокзалу на том же Невском проспекте. Неожиданно он остановился перед одним зданием и поднялся на второй этаж, где было кафе. Мягко говоря, это было заведение для абсолютно разношерстной толпы, гуляющей по Невскому днём и ночью; и если бы кто-нибудь узнал, что я там был, меня могли разжаловать.
Мы вошли внутрь, заказали кофе и стали ждать.
Через некоторое время я увидел, что к нам подходит доктор Леонид Робертович Шернвалл, которого я встречал ранее в свете, а также два человека в чёрных пальто из тюленьей кожи, оба типичные кавказцы с чёрными глазами и чёрными усами. Они были очень хорошо одеты, но кавказцы!.. Я был озадачен: кто из них был он? Должен сказать, что моя первая реакция была вовсе не благоговением и восхищением…
Все трое приблизились, и мы пожали друг другу руки. Который из двоих был он? Моя неуверенность быстро развеялась глазами одного из мужчин. Человек с «теми глазами» сел на узкой стороне стола; по его правую руку сел доктор Шернвалл с другим мужчиной, а по левую я и Захаров. Был момент тяжёлой тишины. Я не мог не заметить съемные манжеты, которые были не особо чистыми. Тогда я подумал: нужно что-то сказать… Я сделал огромное усилие над собой, и сказал ему, что хочу быть допущенным к его Работе.
Г-н Гурджиев спросил о причине моей просьбы. Может быть, я несчастлив в жизни? Или есть какая-нибудь другая, особая причина? Я ответил, что всем доволен, счастливо женат, у меня достаточно денег, чтобы не зарабатывать себе на жизнь, и у меня есть моя музыка, являющаяся центром моей жизни. Но я добавил, что всего этого недостаточно. Я сказал: «Без внутреннего роста для меня нет жизни вообще; я и моя жена ищем путь развития».
С этого момента я осознал, что глаза г-на Гурджиева необычайно глубоки и проникновенны. Слово «красивые» вряд ли подходит, но я скажу, что с того момента я никогда не видел подобных глаз и не ощущал такого взгляда.
Г-н Гурджиев выслушал и ответил, что мы позже поговорим о том, что меня интересует. «А пока, – обратился он к доктору Шернваллу, – пусть Успенский расскажет ему всё, что было сказано до сих пор, и даст ему прочесть рассказ „Проблески истины“».
Я решил спросить г-на Гурджиева, могу ли я внести деньги в его Работу. Он ответил: «Придёт время, когда я скажу вам отдать мне всё, что вам принадлежит, и вы с радостью сделаете это. Но на данный момент ничего не нужно».
Этим общение закончилось, и мы с Захаровым ушли. Долгое время я не мог говорить. Достигнув угла Литейного проспекта, я сказал Захарову о своём сильном впечатлении от глаз г-на Гурджиева. «Да, – сказал он, – я вас понимаю. И конечно, вы больше ни у кого не увидите