я препирался со своим старым приятелем, я вновь увидел Холла, что вышел из-за ворот и сел в свой автомобиль.
– Проваливай! – заверещал Сморчок. – Предупреждаю!
Я засмеялся и показал ему средний палец.
– Я заеду на днях, привезу тебе собачью будку! – крикнул я отходя назад.
– Мудак!
– Как тебя здесь зовут? Фуфик? Фуфик, ко мне!
Машина Холла подъезжала всё ближе. Я развернулся, накинул капюшон на голову и вышел к перекрестку. Сморчок ещё что-то кричал мне в след и машина Холла, поравнявшись со мной, замедлилась. Я услышал, как у него открылось пассажирское окно.
– Эй, парень! У тебя проблемы? Что ты здесь делаешь? – спросил он.
Я понял, что прогорел. Сняв капюшон, я повернулся лицом к Джорджу и произнес:
– У меня нет проблем Джордж.
Холл открыл рот от удивления.
– Ты что…Что ты здесь делаешь?
– Навещал старого приятеля.
– Приятеля? – смутился он. – Откуда ты его знаешь?
– Это вас здесь не знают, мистер Холл. А я здесь вырос.
Холл некоторое время сидел в недоумении. После чего посмотрел вперед и увидев силуэты двух парней на улице, поспешил закрыть окно, крикнув мне напоследок:
– Брайан, нам нужно серьезно поговорить! – после чего резко ускорился и уехал.
Странная реакция, – подумал я и пошёл своей машине.
Я посмотрел вдаль. Два силуэта встали метрах в ста от меня и что-то обсуждали. Несколько раз они посмотрели в мою сторону. Я решил пойти другой дорогой и вышел к своему бывшему месту силы: «Моей любимой Сальме».
Кирпичное здание осунулось и потеряло свой прежний вид, став серым и неприметным. Стекла в витринах были биты, но всё еще заколочены. Когда-то со звуком битого стекла здесь рождалась любовь. Сейчас же разбитое окно может принести только беспорядок, шум и пустоту.
Неоновая вывеска потеряла несколько букв и стала частью алфавита. Колокольчик над дверью навсегда затих, покрылся зеленой оксидной плёнкой и стал домом для паука.
Здесь исчезла любовь. И колыбель света, стала царством холодного мрака и тишины. Всё пропадёт и сгинет под властью одиночества. И люди, и вещи, и судьбы. Даже кирпичный дом с монолитным фундаментом рано или поздно рухнет без внимания и заботы. Равнодушие пожирает мир.
Только одно мне до сих пор не ясно. Почему я снова здесь, в месте, где всегда идёт война. И почему я не спешу домой?
– Привет, Брайан, – услышал я позади.
Я обернулся. Их было двое. В одном я с трудом узнал своего старого приятеля Шпалу. Глаза его стали мелкими и перестали блестеть. Взгляд острый, словно ищущий. А на шее и руках появились татуировки – молоток и песочные часы.
Рядом с ним стоял тот самый черноглазый, что катался у дома Холла. С волком на руке и отпечатком ладони на шее. Когда-то Сморчок трепал нам, что подобное носят люди исполнители, полноценные члены синдиката потрошителей.
Шпала подошёл и протянул мне руку. Мы поздоровались. Черный остался стоять в стороне.
– Мой брат сказал, что ты искал меня, – произнёс Шпала.
– Не совсем так, – ответил я. – Просто рядом ошивался. Решил поздороваться.
– Слышал