Как это было принято и у Фаттахов, по утрам он разливал чай на всех. И окликнул Нани:
– Женщина! На Аллаха не ропщи. У них еще косточки слабые, но, инша Аллах, все образуется.
– Вот и я о том же: пока косточки мягкие, надо их спину гнуть научить. А как кость огрубеет, уже ничему не научишь – поздно будет!
Карим сердито проворчал что-то и вышел из дома к бассейну. Но он разочаровал мать, подумавшую, что сын идет совершать омовение для намаза. Он лишь ополоснул лицо из бассейна и, вернувшись в дом, торопливо оделся. Разбуженная Каримом, Махтаб с трудом открыла глаза, потом откинула одеяло и простыню – заплатанные, но белые и чистые. Встряхнула головой, и ее длинные каштановые волосы легли ровно.
– Куда это спешка в такую рань? – спросила она Карима.
– Тебе-то что, любопытная?
Нани вполголоса попросила прощения у Аллаха, а потом напустилась на сына:
– Смерть безвременная! Она правильно спрашивает. В такое время собаки по домам сидят, а ты куда намылился?
– Хадж-Фаттах поручил, – сердито ответил Карим, – утром у Исмаила-усача взять ножки и головы.
Махтаб уже умывалась возле бассейна водой из специального кувшина для омовения. Подняв голову, она сказала Кариму:
– Как нищий там не околачивайся. Поставь под дверь мясо и возвращайся.
Карим посмотрел на нее равнодушно.
– Эге-ге! Вода в бассейне есть! Чем нос везде совать, лучше бы чистую воду поберегла, кобылка!
И он мощным ударом ноги открыл деревянную дверь и вышел из дома на улицу. Искандер даже привстал, услышав этот удар:
– Ишак необузданный! Дверь с петель срывает… Хадж-Фаттах и для нас порцию ножек с головами отложил. Забыл я сказать этому ишаку, чтобы и наше принес…
Махтаб, расчесывая волосы перед зеркалом, произнесла негромко:
– Я завтракать сегодня не буду – не хочется…
Карим бегом, запыхавшись, выбрался из оврага наверх. Солнце только что взошло. Возле хлебопекарни Али-Мохаммада стояли за хлебом люди – женщина в чадре и мужчины в кафтанах, сюртуках и в шапках-«пехлевийках». Карим никого из них не знал. Бегом он продолжал свой путь до лавки Ислами в крытом рынке, а там и до поварни Исмаила недалеко. Ее окна запотели от пара. Недавно в ней традиционные дощатые щиты, на которых сидели по-турецки, заменили на столики и стулья для посетителей. Таково было требование городских властей. И вот теперь несколько человек сидели за столиками и ели горячий хаш. На каждом столе стояло по кувшину с водой: кого мучила жажда, брал и свободно пил. Войдя, Карим поздоровался, но усатый Исмаил не ответил – или не заметил его, или сделал вид, что не заметил. Он громко переговаривался с Мусой-мясником и несколькими покупателям, объясняя причину подорожания:
– Цену на ножки не я поднимаю, это дело рук вашего Мусы-мясника, который вон, как теленок, морду в ясли опустил и наворачивает себе!
Муса-мясник выплюнул косточку в руку и рассмеялся:
– Исик-усач! Ты нас своими усами-то не коли. А то я правоверным