не пришло на ум поговорить с учеником после урока, выяснить, что именно произошло в кабинете медсестры и таким образом избежать травмирования несформированной психики ребёнка?» Спустя некоторое время я вновь вопрошала: «Каким образом медсестра додумалась распространять информацию о ребёнке за пределы своего кабинета? Причём она не сообщила о самочувствии школьника его родителям, а в форме сплетни рассказала учителю о домыслах несовершеннолетнего».
Осознание того, что учитель и медсестра проявили преступную халатность и безответственность, вызвало у меня стойкую неприязнь к этим двум лицам. Когда вокруг тебя равнодушные и жаждущие зрелищ глаза одноклассников, учителя, которым чуждо сопереживание… Эти люди словно кольцом смыкались вокруг, а в центре – я, испуганная маленькая девочка. В глазах постепенно темнеет, дрожь овладевает телом, пот пробивается сквозь кожу, а сердце колотится об стенку груди, словно пытается вырваться на свободу. Но я не смею поднять руку, чтобы выйти из класса. Терплю до последнего, пока по коридорам не разольётся звонкий сигнал перемены, который развеет все страхи, принесёт спасение.
Анна Игоревна скончалась от болезни. Я узнала об этом, когда училась в колледже. Даже после её смерти я с обидой вспоминала тот злосчастный урок и волна негодования поднималась внутри, застилая радости настоящего дня. Потребовались годы, чтобы принять всё, через что мне пришлось пройти и простить… Простить навсегда, больше не возвращаясь к обидам и чувству, что со мной обошлись предательски гадко.
Глава 4
Полтора года назад я всей душой рвалась из села. Оно настолько мне наскучило, что я не раз говорила мужу о том, что нам следует бросить нашу квартиру и уехать подальше. Он отвечал, что не стоит спешить, ведь у нас двое детей и необдуманные поступки не принесут ничего хорошего. Всякий раз мне приходилось мириться со своим положением и принимать сельскую жизнь как данность.
Этой осенью муж сам заговорил о смене места жительства и предложил переехать на квартиру его покойного отца, которая находилась в другой области за две тысячи километров от нашего нынешнего дома. Но обстоятельства сложились так, что я не испытала радости от перспективы уехать из села, а напротив, ощутила страх.
– Ты что, не видишь в каком я состоянии? – возмутилась я. Дело в том, что уже год меня донимают панические атаки, тревоги и страхи. Поэтому мысли о переезде вызвали внутри меня неприятные движения эмоций, наподобие бульканья в болотной жиже. – Ни о каком переезде не может быть и речи!
Теперь переезд кажется мне не лучшей идеей, а точнее – наихудшей из всех возможных. Нет, в моём отношении к селу практически ничего не изменилось. Частные дома, дороги, высокие тополя, которые то и дело срубают. Идёшь по селу, а кругом ни кустика, ни деревца, одна тропинка, змеёй уходящая вдаль, а кругом степь, степь… и нет ей конца и края. Лишь по Советской улице вдоль дороги растут белоствольные берёзки, да здание местного