такие, большие, в советское время были почти в каждом доме, и начинает стучать ими по стене, которая прилегает к соседской квартире. Просит помощи у соседей, кричит. Соседи наверняка тоже боятся и сидят тихо. Я опять начинаю плакать, думая, что папа сейчас нас всех зарубит топором. Мама стучит в стену еще сильнее. Плачет и просит протяжным жалостным голосом, чтобы кто-нибудь пришел на помощь. Страшно. Очень страшно. Помощь так и не приходит. Воспоминание обрывается.
После того как мама развелась с отцом, он еще долго не давал нам покоя.
Помню, как мне было шесть. Мама с папой уже в разводе. Он живет отдельно от нас, мама купила ему однокомнатную квартиру в соседнем доме, так как он отказывался съезжать. Я иду и вижу на асфальте капли крови, которые ведут к нам в подъезд. Я поднимаюсь и молюсь: «Пожалуйста, только не в нашу квартиру, только не в нашу квартиру». Дохожу до пятого этажа, капли ведут к нам. Захожу в квартиру. Вижу много крови. Чем ближе подхожу к кухне, тем больше крови. Сердце бешено колотится, меня всю трясет. Захожу на кухню, мама в слезах. Подметает дрожащими руками пол. На полу много стекла и крови. Стою молча, слезы сами капают. Спустя минуту мама замечает меня и сердито говорит, чтобы я вышла из кухни. Я пытаюсь ей помочь, но она говорит, что все нормально. Ругается, чтобы я ушла, так как могу пораниться. Я осматриваю ее с головы до ног. Понимая, что она цела, спрашиваю, что случилось. Мама рассказывает о том, что приходил папа, что он опять был очень пьян, устроил скандал, обзывал ее матерными словами. Когда они начали драться, она попыталась защищаться и схватила сковороду. Он дрался кулаками, она отбивалась сковородой. Папа упал на кухонную дверь, в середины которой было стекло. Такие двери раньше стояли в каждой квартире, в основном в зале и на кухне. Папа разбил стекло, весь порезался, видимо во время того, когда пытался встать. Я не дослушала то, что рассказывала мама, так как выбежала из кухни. Бегу со всех ног в квартиру к отцу. Капли крови ведут точно туда. Захожу к нему, дверь открыта. На пороге стоят белые кроссовки, залитые кровью. В квартире пахнет папиным одеколоном и алкоголем. Прохожу в комнату. Папа сидит на кровати. Рвет какие-то тряпки, похожие на простыни, и бинтует свои руки. На тех местах, которые он заматывает, сразу появляются красно-бордовые пятна. Я плачу. Спрашиваю, будет ли он жить, и плачу от этого еще больше. Он улыбается, успокаивает меня. Нежно называет меня чебурашкой, он всегда меня так раньше называл, объясняя, что у меня такие же большие глаза, как у чебурашки из мультика. Улыбаюсь сквозь слезы. Мне на минуту становится тепло, понимаю, что ему ничего не грозит. Папа, смеясь, говорит, что на нем все заживает как на собаке, и сейчас заживет. Пытается обнять меня, но, понимая, что может замарать кровью, говорит, что лучше отойти от него. Я сажусь на пол, обнимаю его ногу и продолжаю плакать взахлеб. Воспоминание обрывается.
Спустя какое-то время папа переезжает в город, который находится в трех часах езды от нашего поселка, там знакомится с другой женщиной, и они начинают жить вместе.
В