бабулечка?
– Ну а что мне с ней делать – не есть же! – пробурчала бабка, а в глазах у нее мелькнула отчетливая тень сожаления. Похоже, как раз о том, что Ирку не получится съесть.
– Со мной Ирочке хорошо будет, там ее ценить, любить будут. Я ведь Ирочке не чужая, верно, бабулечка? Ой, молчи, все и так знают, что верно…
– А ведь он тебя не уважает, – лениво растягивая слова, выдала Танька.
Старушонка замерла, глупо приоткрыв рот:
– Кто?
– А вот он! – Танька кивнула в сторону бабки. – Ты ему говоришь – молчи, а он все норовит рот открыть! Ты здесь главная, ему велели тебя слушаться – а он что? Ты из сил выбиваешься, язык пересох, а он только портит – и не уважает, совсем не уважает! Разве так с начальством себя ведут? – со значением проговорила Танька. – Эй ты, ты бы что с начальством сделал? – рявкнула она на бабку.
Знакомые губы растянулись в совсем незнакомой дебильной усмешке и…
– Съел! – гаркнула бабка.
– Ах ты ж гадюка, хуже змея крылатого! – от пронзительного визга старушонки задрожали чашки в буфете. – Кто ты такой, чтоб тут об себе понимать! Тварь безмозглая да безмордая!
– Съем! – утробно взвыла бабка и, раззявив рот, с рыком кинулась на старушонку-куму.
Маленький, но жилистый кулачок кумы врезался бабке в зубы – и короткий беззвучный гром сотряс кухню. Бабка замерла, напоровшись на кулак как на штык. Ее лицо пошло извилистыми трещинами… и знакомые черты осыпались, будто разбитый пазл, открывая гладкую, как яйцо, физиономию, лишенную глаз и носа, и даже рта, которым поддельная бабка пыталась цапнуть свою подельницу.
– На-кася выкуси! – торжествующе заорала та. – Без зубов-то! – И с размаху влепила безмордому по уху. По тому месту, где у нормальных людей должно быть левое ухо.
Из брюха одетого в бабкино платье существа раздался утробный рык. Старушонка с визгом вцепилась загнутыми, как рыболовные крючки, коготками в его пустое гладкое лицо. Сплетясь в клубок, они покатились по полу.
– Ох как вы не любите, когда с вами ваши же фокусы откалывают! – фыркнула Танька и зачастила: – Як иде Логин-сотник до Устиновой палаты, а та Устинова палата потрясается. И як не можуть на Логина-сотника злые люди-твари злого слова сказати: глаголющие уста им оловом заливаются, язык лживый древенеет. Так и на нас, рабов Божьих, не могли худого слова молвить. Как замок заперт, так и рот твой для лжи, хулы да наговоров заперт, быть по Слову моему, аминь! – И звонко защелкнула дужку зажатого в ладони маленького стального замочка.
Из раззявленного рта старушонки-кумы вырвался не визг, а невнятный хрип. Существо в бабкином платье подняло волосатый кулак у нее над головой. Танька схватилась за свою сумку.
– Чего сидишь? Прыщи пересчитываешь? Вяжи их! – Богдану полетела веревка странного зеленоватого цвета. – И вы! Шевелитесь, генерал недоделанный!
Глава 4. Допрос кумушницы
Парень и оборотень сорвались с места. Богдан захлестнул веревку на глотке безмордого.