не похож на хозяйку: маленькие, серебряные монетки. Наверное, она его у кого-то украла.
Потом Машка зовёт к столу, но при попытках встать кружится голова, и она пробует кормить меня с ложечки. Это смешно и трогательно. Правда, проглоченная пища почему-то хочет обратно, и вот это мне уже не нравится. Медик-недоучка, я предполагаю, что схлопотал сотрясение. Хреново…
Размякнув после еды, Машка слоняется по квартире. Телевизора у меня нет. Всё мало-мальски ценное давно исчезло. Зато есть огромный аквариум. Она долго сидит перед стеклянным ящиком, разглядывая чужой мир за его стенами. Черты её лица при этом неуловимо меняются, становятся детскими. Жители застеколья, беззвучно хлопая ртами, тоже изучают её, серьёзно и внимательно. Мне вдруг припоминаются невесть когда читаные строчки: "…рыбы в аквариуме догадываются, что мир не кончается стеклом… там, за стеклом – небо рыб… они мечтают о нем… и верят, что попадут туда…" 1 Эти слова повторяющимся речитативом долбят череп изнутри и мешают уснуть… Там, за стеклом, небо рыб…
После она находит под диваном старые журналы – пыльные, мятые. В этой куче – несколько фото. Из тех времен, когда я был счастливым. В том, что она нашла их, – доля мистики: я думал, что сжег всё.
С трудом поднявшись на ноги, отбираю у неё фотки:
– Любопытной Варваре нос оторвали!..
Закрывшись в ванной, жгу их в раковине. Глянцевая бумага горит легко и весело. Потом долго смотрю в зеркало: исчезнувший в пепле человек с фотографий и тот, что глядит на меня сейчас, – они оба чужие. Я не хочу быть ни тем, ни другим: у одного из них есть вера, надежда и любовь, но я уже знаю, какую цену он заплатит за них, второго снедают холод и пустота. Что легче?..
Включив воду, долго сижу на бортике ванны, пока тошнота и головокружение не выгоняют меня из укрытия. Голова болит страшно! Ненавистный старик-диван сейчас кажется лучшим местом на свете. Но мне не дают провалиться в спасительное забытьё: стук в дверь заставляет подняться. В глазок вижу соседа. Тихий спившийся алкаш не вызывает опасений – между нами нейтралитет. Поэтому, наверное, я не слышу предостерегающего шёпота девушки:
– Не открывай!
Дальше – кадры заурядного фильма о плохих парнях. Обычно я такое не смотрю. Мне бы что-нибудь на уровне Копполы, но реальность частенько скупа на выдумку и режиссуру. Тот, кто играет в этом эпизоде главную роль, совсем не похож на Дона Карлеоне, – ему и его товарищам пасти бы овец где-нибудь на горных склонах. Но позже я по достоинству оценю их мастерство. Когда всё закончится… Когда стихнут гортанные голоса на лестнице, глубоко внизу в подъезде хлопнет простуженная дверь, и ночная тишина, нарушаемая лишь тонким скулёжем истерзанной Машки, ватным одеялом накроет мою несчастную голову. Вот тогда только мне станет по-настоящему страшно.
*****
У нас с Машкой есть неделя. Семь коротких дней, чтобы расплатиться за её глупость.
Как я понял из обрывков предыдущего трагифарса, девица, наблюдавшая из окошка ларька мою стычку с юными отморозками, после драки собственноручно