вы знаете о нем?» – спросил я в волнении.
«Только то, что он из знатных людей, и то, что он очень хотел умереть, раз сам вырыл себе такую глубокую могилу», – был мне ответ.
Старик рассказал, что около года назад он вечером услышал странные звуки, словно кто-то рычит и стонет, но понял, что это не зверь, а человек. Он вышел из дома и пошел к озеру. Неподалеку от большого дуба на коленях стоял мужчина. Старику показалось, что он хочет убить кого-то, кто лежит на земле, но приглядевшись, понял, что никого не было, а странный незнакомец продолжал яростно вонзать меч в землю, рыча и стеная. Хозяин испугался и отошел. Позже он вновь пошел туда. Яма была уже довольно глубокой, а человек продолжал копать, разрыхляя землю мечом и выбрасывая ее руками. Утром хозяин снова пришел на то место. Человека было не видно, он подошел поближе, и тут из ямы раздался стон и вылетели комья глины. Осмелившись, старик заглянул в яму. Человек, сидевший на дне, бросил на него такой безумный взгляд и так яростно замахнулся мечом, что старик поспешил уйти.
Ночью хозяева слышали ужасные стенания, но подойти к яме не решались. Наутро все стихло. Старик пошел к озеру. Заглянув в глубокую яму, он увидел безумца, лежащего навзничь с закрытыми глазами. На его груди покоился меч. Старик окликнул его – ответа не было. Кое-как спустился он в яму и понял, что человек мертв. Они вместе с женой обмыли ему голову и руки, которые потемнели от глины, и старуха сокрушалась, глядя на красивое лицо мертвеца, что тот без покаяния и в полном одиночестве обрел безвременную кончину. Закрыв его ветхой тканью, они засыпали тело землей. Крест с его шеи старики забрали и повесили в доме, молясь, чтобы кто-то, кто знает умершего господина, нашел это безлюдное место. Могилу они закапывали несколько дней. В том месте была одна глина, а силы стариков давно иссякли.
Слушая их рассказ, я плакал, а потом стал молиться перед крестом, прося прощения за гибель брата, но сам не прощая ее себе.
Утром я, скрыв свой настоящий облик под личиной пилигрима, повез крест к вдове Эрве. Я солгал ей, что Эрве перед смертью открыл свое имя старикам, живущим у озера, а я случайно услышал от них его историю и вспомнил, что знал об Эрве раньше из разных сплетен. Она не узнала меня. Мы с ней и несколькими слугами отправились за телом моего брата. Когда открыли могилу, то увидели, что он как живой. Все решили, что земля не принимает его за его прегрешения. Мы перевезли тело в дом Эрве, позвали священника. Невозможно было утверждать, что он был самоубийцей, поэтому нам удалось похоронить его по-христиански. Ныне мой брат покоится в склепе вместе с мечом, который, казалось всем, отнял у него душу.
Его гибель – моя вина, и тяжесть этой вины будет сокрушать меня до самой смерти. Однако больше некому снять с меня прегрешения. Сию исповедь по моей просьбе мой старший сын, которому я открылся, тайно положит в склеп Эрве, дабы он и я были оправданы для наших потомков. И хотя грехи наши очень тяжелы: Эрве – братоубийца, а на мне вина тех, кто умывает руки, но я, Амеди Бертлен,