Института гуманитарного образования и информационных технологий (Москва); координатор проекта «Народ и власть в российской смуте» (журнал «Власть»)
Как человек познается реально и полно не в состоянии покоя, а в ситуации кризиса, так и целые народы, государства и цивилизации наиболее полно познаются в тяжелые исторические времена хаоса, потерь и перемен. Россия и ценностно-смысловые доминанты ее исторической судьбы непостижимы вне осмысления феомена «русской смуты». «Смута» и сегодня остается мерой понимания России, краеугольным камнем выбора ее пути и своего места в ней. В ее прошлом, ее настоящем и ее будущем.
Известная китайская поговорка (легко трансформируемая в страшное для китайца проклятье) гласит: «Лучше родиться собакой во времена покоя, чем человеком в период хаоса». Великий русский поэт и мыслитель выразил прямо противоположное по смыслу национальное видение эпох «Великих перемен» в истории человека и человечества: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые!..» (92, с. 242). Причем именно «невероятная» (т.е. действительно с трудом объяснимая в рамках теории вероятности) повторяемость подобных «минут» российской истории по праву может считаться одной из ее отличительных особенностей. Как сформулировал другой отечественный пиит: «Русского можно отличить от грека способностью войти в одну и ту же реку…» (цит. по: 91).
Настойчивые попытки извлечь и освоить исторические уроки кризисных времен «хаоса» и «смуты» как неслучайных, роковых минут – и в судьбе современного мира в целом, и в пути Русского мира в частности – в связи с перманентностью так называемых «переходных периодов» истории России остаются «непреходяще» актуальными для целого комплекса социогуманитарных наук, практически без промаха «злободневными» во всякий день для многих СМИ и неизменно востребованными со стороны самых разных политических сил внутри и вне российского общества.
Только в течение уже ушедшего, но еще «не изжитого» ХХ в. российское общество дважды срывалось в пучину общенародной смуты. И дважды Россия заплатила за это распадом исторически сложившейся имперской государственности – как романовской монархии, так и советской державы. Современные историки взывают к читателям: «Задумались ли вы когда-нибудь, откуда он, этот исторический "маятник", два страшных взмаха которого вдребезги разнесли сначала белую державу царей, а затем и ее красную наследницу?» (108). Даже в официальном печатном органе РФ вопрос уже поставлен следующим образом: «Почему российская история движется циклами – от великого расцвета к великой смуте, от государственного централизма к распаду империй? И когда рушится страна – тогда ли, когда ослабевает державная узда или когда власть глуха к новым общественным запросам?» (22).
В таком контексте насущная необходимость осмысления и понимания периодически повторяющихся системных кризисов, по-прежнему представляющих реальную угрозу национальной (государственной и общественной) безопасности, выступает одним из главных вызовов для интеллектуального класса современной России. Тем не менее, как это признают сами представители такого класса, «Российская политическая и интеллектуальная элита до сих пор не желает прийти к соглашению относительно желательного