– поскольку он, как всякая односторонность, вряд ли совместим с совершенством актерского искусства.
Для меня лично нет никаких сомнений в том, что в общем и целом англо-американское кино относится к французскому, как хорошая проза относится к хорошей поэзии, —
и как в прозе каждый жест, каждое слово и каждый взгляд, несмотря на индивидуальную выразительность, имеют еще и глубочайшее композиционное значение и как бы прежде служат ему, чем самим себе, так в поэзии дело обстоит как раз наоборот: и поэт обычно рассказывает о собственном внутреннем мире, потому что больше ему рассказать нечего и, как правило, в ущерб композиции, —
вот и французское кино, не будучи в силах рассказать о чем-нибудь поистине серьезном, или развлекает зрителя или имеет целью его эмоционально растрогать, —
соответственно и обращено оно по сути либо к юному зрителю, либо к зрителю пожилому, либо – в связи с историческими обстоятельствами – к зрителю «совковому», —
но это уже в прошлом, —
как бы то ни было, впечатление от лучших французских фильмов сходно с пережитыми в юности стихами: это прежде всего душевное потрясение, которое с годами рассеивается, оставляя после себя подобие грустной улыбки, —
и лишь изредка в таком впечатлении проскальзывает истинная житейская мудрость, —
так в финальной сцене типичного в хорошем смысле французского фильма «Двое в городе» Ален Делон, прежде чем его уложат на гильотину, бросает на своего ментора и старшего друга Жана Габена последний взгляд: право, его нужно видеть, —
не уступает ему и ответный взгляд Габена, который тоже не хочется описывать в словах, —
разве что мудрый урок, в нем нам всем ненавязчиво преподнесенный, а именно: провожая близкого человека в смерть, все-таки лучше не показывать слез, —
иначе получается, что ему хуже, чем нам, а такого по определению быть не может, а точнее, быть не должно.
Есть актеры, во взглядах которых сквозит нечто «не от мира сего»: быть может, это и есть самые интересные мастера своей профессии, на Западе их не больше десятка, а в русскоязычном актерском пространстве, пожалуй, один-единственный – Иннокентий Смоктуновский, —
среди публики и критики у него статус «небожителя», однако коллеги из Ленинградского БДТ, где он играл роль своей жизни: князя Мышкина из «Идиота» Достоевского относились к нему, как он сам признавался, с некоторым раздражением и даже подчас враждебно, —
только ли одна недоброжелательная зависть? а может, еще и подсознательная реакция на то, что Смоктуновский не был с ног до головы гениальным актером – как, например, Евгений Евстигнеев – но у него имелась гениальная струнка, быть может, одна-единственная, —
на ней-то он и въехал в лицедейское бессмертие, —
да, Гамлет, кн. Мышкин и Порфирий Петрович – это на высочайшем уровне, тут и спорить нечего, но все три роли, если присмотреться, опять-таки