всю зиму. Катька умела вырезать из цветного картона нелепых чудищ с огромными зубами, а потом лепила их из соленого теста и помогала придумывать странные истории. Вот пошло чудище в тундру и нашло там старый рудник. О, подумало чудище, добуду золото, стану богатым, куплю самолет и улечу на материк. Забралось туда, а там мужики сидят и самогонку гонят. А что им еще делать, если рудник пошел по…
– Катерина! – прикрикивала мама, но не зло, и смешинки поблескивали у нее в стеклах очков.
– Вот стает снег, пойдем с тобой в тундру, – пообещала Катька в декабре. – Ты была в тундре?
Конечно, была. Как не быть, если она начиналась прямо за детским садом. Пройдешь два двора мимо заброшенного общежития и пустого сельпо без двери. А там через короб по тропинке вниз. Под ногами начнет пружинить мох. На камнях покажется ягель. И запахнет влажно, с горчинкой. И ветвистые кустики расползутся по земле. А мама скажет, что это березы. Как в лесу, когда ездили к деду. Только там высокие, с белыми стволами. А здесь не ввысь растут, а вширь. Потому что холодно и ветер сильный. Невозможно вцепиться в землю, чуть копнешь – уже мерзлота. Приходится корешками за камни хвататься и ползти тихонечко, чтобы не сдуло в океан.
– Да разве там тундра? – Катька даже слюну собрала, чтобы сплюнуть, но вспомнила, что мы дома. – Настоящая тундра начинается за сопкой. Вот туда пойдем.
Сопка виднелась из окна кухни. Большущая и седая – даже в самый разгар полярного дня покрытая снегом. С нее к Поселку текла река. Чукчи звали ее Каатырь – маленький ручей, но летом ручей этот разливался в бурный поток, ледяной настолько, что ноги промерзали через ботинки, стоило подойти к берегу.
– Там брусники просто тьма. Наклонишься – и уже ведро собрал. А грибов! Ир Станиславовна, вы чего за грибами туда не ходите?
Мама оторвалась от телевизора.
– Как туда без машины-то попасть? Речка разливается, не переберешься.
– Тю. – Катька вытянула губы, над верхней глубокая оспина от ветрянки. – По камням перепрыгнуть, нечего делать вообще.
– Ну это тебе. А мне шею свернуть никак нельзя. Это знаешь как называется? Ответственность. Так что никакой реки. И никакой сопки.
И отвернулась. Катька уверилась, что мама не видит, и скорчила рожицу.
– Все равно сходим… – прошептала она мне.
– Я учителем работаю уже двадцать пять лет, было бы тебе известно, – не оборачиваясь напомнила мама. – У меня слух – как у летучей мыши.
О настоящей тундре Катька вспомнила на излете полярного дня.
– Ир Станиславовна, отпустите нас за сопку! – попросила она, расплескивая воду из ведра по ногам.
Бабуля взялась мыть полы в подъезде, а Катьку привлекла в помощницы, та не сопротивлялась.
Таскала воду, мела по углам, но все высматривала через распахнутую дверь маму. А я сидела с ногами на завалинке, из подъезда меня выгнали, чтобы я не надышалась пылью. Солнце чуть спустилось с зенита, вытянуло тени, ветер лениво раскачивал скрипучие качели. Бесконечный день сократился на два часа темноты, но продолжал тянуться вяло и мучительно.