не лучше. Когда после Гражданской войны полк регулярной кавалерии заново занял Форт-Дункан, выяснилось, что казармы кишат летучими мышами. Кавалеристы разогнали их саблями, но неистребимый «тошнотворный смрад» мышиного помета держался не один месяц[72].
Генерал Шерман знал, в каких нечеловеческих условиях живет большинство его солдат. Его рапорт 1866 г. по результатам инспекции гарнизонов Миссурийского военного округа читается как заметки на полях приходно-расходной книги хозяина доходного дома в трущобах. Форт-Ларами в Вайоминге оказался «скопищем разномастных построек всех мыслимых и немыслимых конструкций, разбросанных как попало. Два главных здания так сильно разрушены и так обветшали, что в ветреную ночь солдаты вынуждены спать на плацу». О Форт-Седжуике в Колорадо, первоначально сооруженном из дерна, Шерман писал так: «Если бы плантаторы-южане селили здесь своих рабов, эти лачуги давно бы заклеймили позором как воплощение жестокости и бесчеловечности». Однако улучшить условия жизни солдат фронтира Шерман вряд ли мог. Бюджет армии был мизерным, а число гарнизонов велико, так что оставалось только латать дыры[73].
В казарме дни сливались в однообразную отупляющую череду. От подъема до отбоя горн диктовал распорядок дневных дел, в которых не было почти ничего от военной службы. Солдаты тянули телеграфные линии и строили дороги, расчищали земельные участки, сооружали и ремонтировали гарнизонные постройки, валили лес, выжигали подлесок и валежник – т. е., как ворчал один офицер, делали все, «кроме того, зачем, как они думали, шли в армию». Из-за скудного финансирования лишь немногие счастливчики занимались боевой подготовкой чаще нескольких раз в год. Стрельбы стали обязательными только к началу 1880-х гг., до того считалось в порядке вещей выпускать на поле боя новобранцев, ни разу не стрелявших из винтовки и не сидевших в седле. Это оборачивалось сущим позором. Во время первого столкновения с индейцами только что присланный на Запад лейтенант с содроганием наблюдал, как его солдаты пытаются пристрелить раненую лошадь: из нескольких сотен выстрелов, сделанных с расстояния менее ста метров, в цель не попал ни один.
Плохой была не только подготовка, но и обмундирование. Летом бойцы жарились заживо в темно-синих шерстяных кителях и голубых брюках, зимой мерзли в тонких шинелях. Обувь была такой грубой, что с трудом можно было различить левый и правый ботинки. Кепи быстро разваливались, вынуждая многих солдат покупать на свое мизерное жалованье гражданские головные уборы. Рубахи были синие, серые или в клеточку – на усмотрение носящего. Кавалеристы повязывали на шею косынку, и большинство либо подшивало заднюю часть брюк парусиной, либо для большего удобства облачалось в парусиновые штаны или вельветовые бриджи, а кто-то вместо уставных ботинок надевал индейские мокасины. Побывавший на фронтире английский военный корреспондент писал, что одетые кто во что горазд солдаты «подозрительно напоминали