рад. Очень буду рад.
– Прощайте, Евпсихий Алексеевич!..
Не без труда вырвавшись из дружеских объятий, Евпсихий Алексеевич вывалился за дверь гостеприимной квартиры, и помчался домой, кропотливо обдумывая всё услышанное. Гниловато-ухмыляющийся Сердцеедский, нагловатый Шершеньев, пьяненькие Головакин с Феофановым – все персонажи давней странной истории захватнически уместились в тесноватых лабиринтах мозга и даже устроили некоторую суматоху. И ещё самоубийственно зудел Свиристелов с опрятно-честным выражением лица и готовностью помочь следствию всеми фибрами плотоядной души.
– Ничего не ясно. – сказал Евпсихий Алексеевич самому себе, нервно тыкая ключом в собственную дверь. – Пора приступать к допросу непосредственных участников события.
Вошёл в дом и направился к гробу.
Вниз
Евпсихий Алексеевич даже не удивился той внезапно раскрывшейся лихости, с которой он был готов заново улечься в гроб, продолжить общение с Анной Ильиничной и затем пробраться в Тартарары, уже с целью конкретного разговора с кем-нибудь из участников давнишней поездки на дачу. Будучи хорошо накормленным в гостях у Марьи Антоновны, он без труда миновал соблазнительно-гудящий холодильник, приподнял крышку гроба и залез во внутрь.
На этот раз, казалось, внутри гроба было и мягче и теплей, и доставляло возможность без опаски растянуться во весь рост со сладостным возбуждением, с предвкушением остроумной опасности, к которой готов во всеоружии.
– Анна Ильинична, вы здесь? Вы сейчас можете со мной разговаривать?.. – бросил призыв наш раздразнённый искатель приключений и внимательно замер, прислушиваясь.
Сбивчивым шуршащим шёпотом закралось в голову Евпсихия Алексеевича нечто щекотливо-наэлектризованное, потыкалось мокрым носиком в закрытые двери тамошних казематов, скрывающих загустевшую чехарду извилин, нахмурилось, соображая о своей ненужности, и померкло.
– Я здесь, Евпсихий Алексеевич, я так переживала за вас. – раздался отрадный голосок Анны Ильиничны, измученной неизвестностью и ожиданием любых средств, чтоб поскорей выплутаться из этой неизвестности.
– Спасибо, Анна Ильинична, спасибо за беспокойство. Я настолько быстро давеча убежал и не предупредил вас о задуманном, что мне решительно стыдно, и я не знаю, как у вас попросить прощения.
– Нет-нет, вы не должны у меня ничего просить, вы же не просто так убежали, а с конкретной целью, проникающей в труднодоступные обстоятельства моей жизни. Вы ради меня от меня же и убежали.
– Вот именно, Анна Ильинична, вот именно!.. Я и не догадывался, что поиск Истины может настолько захватить, что на прочие досужие действия перестаёшь обращать внимание, а то и запросто отталкиваешь их от себя, чтоб не мешали. Это, конечно, не правильно, и нельзя быть настолько эгоистичным сентиментальным болваном, но пока я взбудоражен и даже приметлив на всякую филигранную пустяковину – этим нужно пользоваться.
– Мы будем пользоваться всем, чем вы только