почесал ногтями, затем потёр сжатый кулак о ладонь, но зуд не прошёл. Тогда он понял, что унять его можно только широко размахнувшись и залепив брату, ну например в ухо.
Каким-то невообразимым чутьём, наверное имеющим схожее происхождение с тем животным инстинктом, что заставляет крыс бежать с тонущего корабля задолго до того как команда узнаёт о крушении, осознал непреодолимую потребность брата и Фарс.
И вот, когда Парс уже выпустил кулак из ладони, прикинул, как будет затыкать брату рот свободной рукой, чтобы не разбудить отца, пока Фарс будет кричать от боли – Фарс, вдруг резко сократил дистанцию. Он сделал шаг вперёд и, взяв брата обеими руками в охапку, обнял его.
– Прости Парс. – Взмолился он плаксивым, может наигранным, голосом.
– Всё как-то само вышло. Я не хотел пудрить тебе мозги. Просто я всегда избавляюсь от краденного до наступления следующего дня, так меня точно никто не поймает, даже если начнёт обыскивать прямо на улице. – Фарс хныкал и поскуливал. Правда слёз на его щеках так и не появилось.
Парс обмяк и расслабил руки. Бить такого доходягу опасно для его же здоровья.
У тех людей, что покрепче, вовремя, а главное по делу, поданная оплеуха вызывала небывалый прилив понимания. Она, оплеуха, помогала им осмыслить, если не все, то многие причины бытия. Однако иной хлюпик мог и дать дуба, так и не успев ничего понять, и такой участи для брата Парс, конечно же, не желал.
– Дать бы тебе в ухо. – С оттенком сожаления в голосе, сочувствовал скорее себе нежели брату Парс, похлопывая того по плечу.
– Ну, и куда ты его дел? – устало, уже как бы нехотя спросил Парс.
Тогда и произошло то, что стало той самой чертой, событием, после которого судьба человека резко меняется, и он больше никогда не становится прежним. Для Парса этой чертой стали откровения брата, а точнее та их часть, что касалась распоряжения им награбленным.
Фарс отпустил брата и отодвинулся на то расстояние, на котором стоял прежде. Слёз на его глазах не было, кожа лица вовсе не багровела, а вместо жалостливой и грустной физиономии на Парса смотрело уверенное и спокойное лицо.
– Я загнал его прямо там, в порту. Одному купцу с севера, что отплывал на рассвете к себе домой, после удачной торговли соболиным мехом в наших краях. – Фарс ещё раз громко шмыгнул и одним быстрым движением, машинально подтёр рукавом под носом, хотя под ним ничего скользкого уже и не присутствовало.
– Он протянул мне горсть золотых динаров. Но, я ж не дурак! Любой продавец, да и просто мало-мальски соображающий горожанин, сразу заподозрит меня в воровстве, если я расплачусь с ним золотом. Поэтому я вернул купцу динары и обменял их на увесистый мешочек меди. Тот северянин онемел от счастья, когда такой редкий экземпляр достался ему всего лишь за медь.
Фарс перемялся с ноги на ногу и слегка поёжился. Парс видел, что малому холодно и что тот очень устал, но отпускать его до выяснения всех обстоятельств он не собирался.
– Давай, продолжай. Чего замолчал?
И Фарс