был среднего роста, спортивного сложения; еще ни разу не женился; носил, как мы уже отметили, очки, увеличивавшие его и без того большие карие глаза; очки сидели на средних размеров «кавказском» носу, несколько, правда, тяготевшим к славянской курносости.
Дружба двух молодых людей, которым в нашей повести суждено сыграть далеко не последние роли, возникла еще в те годы, когда оба они, сидя на одной студенческой скамейке, переживали, по словам Кнута, «время наивной веры в возможность осчастливить человечество». Об этом времени память сохранила не только то главное, что было приобретено в университете и осталось в каждом из них на всю жизнь, а и множество мелких эпизодов, совершенно второстепенных лоскутков жизни, что составляет одну из загадок человеческой натуры: иногда память услужливо подсовывает нам из прошлого ничего не значащую труху, а некоторые важные события навсегда стирает, как магнитофон, в котором по ошибке нажали не ту кнопку. Запомнилось, например, как в общежитии они однажды подшутили над приятелем с биологического факультета (тот приятель, доктор наук, сделавший важное открытие в области нестарения клеток, недавно – власть к тому времени уже чуть приподняла железный занавес – уехал зарабатывать деньги в Швейцарию): когда будущей знаменитости недалеко жившие от К. родители-колхозники привезли десяток свежих яиц, над посылкой в отсутствии хозяина была проделана ювелирная работа – каждое яйцо было проткнуто тонкой иголкой, лишено своего естественного содержания и наполнено мелко помолотой кукурузной мукой, специально для этой операции купленной на базаре. И на другой день на общей кухне общежития будущий специалист по нестарению клеток, разбив над раскаленной сковородкой с уже растопившимся салом яйца, вместо ожидаемого блюда увидел на сковородке нечто непонятное, очень похожее на молдавскую мамалыгу. Вместе с авторами шутки он, стоя у плиты, долго хохотал, заинтересованно выспрашивал технологические детали «операции», и, говорят, тот опыт, выполненный в примитивнейших условиях студенческого общежития, потом успешно использовал в своей докторской лаборатории, благодаря чему и сделал мировое открытие.
Запомнилось, как в теплые летние вечера танцевали они на открытой площадке в Пушкинском парке (бесплатно играл веселый многонациональный джаз: две еврейские скрипки, цыганский контрабас, украинская труба с сурдинкой, русский трамбон и молдавские цимбалы и барабаны) и как из этого парка, под неслышный стук вполне созревших для любви сердец, уводили очаровательных партнерш по фокстротам и рок-н-ролу ночевать за город, в большой сливовый сад, росший на одном из берегов большого озера; в саду была высокая и мягкая трава, за час до рассвета начинали петь птицы… Кнут однажды застрял в той траве на несколько суток, и Никитин, обеспокоясь долгим отсутствием друга, вынужден был даже организовать его поиски, что и спасло тогда Никиту от голодной смерти.
И, конечно, запомнился Учитель – тот Масалов… Вышитая полотняная