продолжал наигранно улыбаться Тит. – Злоба тебе к лицу! Надеюсь, от неё ты и сдохнешь, потому что смерти от руки воина на поле битвы ты, благородный выродок, не достоин! – и сотник, перестав внезапно улыбаться, посмотрел на помощника трибуна с такой лютой ненавистью, что, если бы у неё имелись руки, то Клавдий немедленно был задушен.
– Может, оно и будет так, как ты говоришь. Время покажет. Только вот, тебе пасть в битве точно не суждено! И в отличие от тебя, я увижу, как ты сдохнешь позорной смертью! Скоро тебя отведут к трибуну на суд, где будешь приговорён к долгой, мучительной смерти. А на рассвете тебя казнят, и я с удовольствием посмотрю, как ты медленно подыхаешь! – прошипел помощник трибуна и, резко развернувшись, скрылся в ночной темноте.
«Жду, не дождусь!» – с усмешкой мысленно бросил Тит то ли себе, то ли Клавдию и поник головой, понимая: смерть уже стоит за спиной в нетерпеливом ожидании своего долгожданного трофея.
Клавдий был прав – вскоре пришла охрана трибуна и, освободив Тита из клетки, повела его через весь лагерь к главной палатке. Легионеры, увидев связанного сотника, умолкали, сопровождая его грустными взглядами не сомневаясь в том, что, пожалуй, лучший воин империи идёт сейчас на оглашение своего смертного приговора. Все, кто сидел, встали. Из палаток вышел почти весь имперский легион. Лагерь погрузился в полную тишину, словно Тит уже умер, и собратья по оружию провожали легендарного воина в последний путь, на погребальный костёр.
Процессия остановилась у роскошной красной палатки. Часть охраны осталась у входа, остальные вместе с сотником вошли внутрь. Тита ввели в покои трибуна, а легион продолжал стоять неподвижно в ожидании смертного приговора, но в надежде, что трибун проявит милосердие и, учтя все заслуги сотника, оставит ему жизнь. Только в это мало кто верил, так как закон дисциплины был строг и безжалостен для всех, не взирая ни на какие высокие награды и заслуги перед империей.
Сотник стоял посреди палатки, выпрямившись, не давая даже намёка на обречённость своего положения, и смотрел прямо перед собой, словно находился сейчас не на суде, а в строю. Такую непреклонность духа своего подчинённого трибун, конечно же, заметил. Одетый в пурпурную тогу, он встал со своего ложа и неспешно подошёл к Титу вплотную. Военачальник заглянул в глаза сотнику, но взгляд легионера был устремлён вперёд, в мнимую даль, будто он не замечал командира.
– Уверен, ты знаешь, почему связан и стоишь предо мной, – тихим голосом произнёс трибун. Его гладко выбритое лицо было каменным, скрывающим все эмоции, но взгляд серых глаз командира легиона выражал некоторое восхищение и расположенность к преступнику.
– Да, – коротко, звонко и чётко ответил Тит, как и полагается легионеру при разговоре с командиром.
– Ты слышал первый сигнал к отступлению во время битвы? – спросил трибун.
– Да, – честно ответил сотник.
– Но решил, что твой трибун сошёл с ума! Так?! – повысил интонацию военачальник,