неё не может. Гадство… будь он кобелём, всё было бы проще, но он же верный и примерный – этим очень Варю напоминает.
Рассматриваю дом, вглядываюсь в окно супружеской спальни, в которой давно уже не живёт любовь, а постель с одной стороны всегда пуста и холодна. Там, за стеклом, горит тусклый свет, но мне не хочется на него лететь.
Однажды возвращение домой превратилось в наказание. Каторга, на которую мы с Юлей сами себя обрекли и только мучаем друг друга иллюзией семьи.
Стоит переступить порог, меня окутывает стылая тишина – будто в склеп попал. Щёлкаю выключателем, загорается десяток потолочных светильников, выставляя напоказ стерильную чистоту словно бы нежилого помещения.
Шорох одежды, звук торопливых шагов, и в холл выбегает Надежда, наша экономка. В этом доме работают только проверенные годами люди, на которых можно положиться – они умеют хранить секреты.
– Дмитрий Николаевич, Юлия Евгеньевна с утра из комнаты не выходила, – Надя по-настоящему встревожена, а я бросаю пиджак на банкетку и устало прикрываю глаза.
– Снова плачет?
Надя пожимает плечами, отводя взгляд.
– Владлен Филиппович приходил днём, просил вас с ним связаться.
Владлен – личный психоаналитик моей жены. Помогает ей справиться со своими демонами, но без особых успехов.
– Хорошо, Надежда, можешь идти отдыхать.
Хватит на сегодня – она уже выполнила все свои обязанности. И, зная мою жену, даже сверх положенного.
Не знаю, что держит Надежду в этом дурдоме. Возможно, преданность нашей семье, а может быть, щедрая зарплата и премии – денег я не жалею. Но понял бы, захоти она сбежать. Понял и не осудил. Мне самому с каждым днём всё труднее возвращаться, а в последние полгода вовсе невыносимо.
Юля встречает меня на площадке второго этажа. Как всегда безупречно красивая, бледная, в струящемся по телу светлом платье. О том, что она рыдала, несложно догадаться по припухшим красным векам и лихорадочному румянцу на высоких скулах.
От неё пахнет алкоголем – добрая традиция последних лет, хотя Юля в упор не хочет признавать, что медленно, но уверенно спивается. Ей кажется, что если она будет вливать в себя не деревенский самогон или дешёвую водку, а элитный коньяк и вина с юга Франции, то её печень не откажет. Наивная.
– Дима, ты пришёл, – её слова звучат, как обвинение во всех смертных грехах. Пухлые, благодаря косметологии, губы кривятся в брезгливой усмешке, а под бледной тонкой кожей выделяется жилка на виске. – Уже не верилось, что увижу тебя сегодня.
Она что-то ещё хочет сказать, в обвинительном жесте взмахивает рукой, но Юлю вдруг ведёт. Охает, цепляется руками за перила, бросая на меня мимолётный жалобный взгляд. В нём мольба о помощи, но жена прикрывает глаза, возвращая на лицо надменную маску.
– Я пришёл, Юля, – поднимаюсь по лестнице и, остановившись на последней ступеньке, всё равно смотрю на жену сверху вниз. – Ты опять пила?
Юля распахивает глаза, фыркает возмущённо и подаётся назад, словно это поможет мне не услышать