в сердцах стегнул злобой одну из эмоций.
Та отлетела, влажно шмякнувшись о сверкающий купол, и с шипением испарилась. Граф присмотрелся: на зеркальной поверхности осталось крошечное мутное пятно.
– Вот и разгадал я тебя, – с ехидной улыбкой обратился он к недвижимой красавице. – Ну что ж, начнем покорять твое огненное сердце!
Великий Предводитель призывал из мира людей, раздираемого бесконечными войнами и противоречиями, всё новые и новые энергии обиды, досады, боли и гнева. Темные субстанции наваливались вязкой смердящей грудой на сверкающий кокон, пытаясь затопить светлое естество океаном разочарования, отчаяния и безнадежности. Эмоции наслаивались, цеплялись друг за друга, смешивались в клубок и давили на сияющую оболочку сплошной чернильной массой.
Ядовитая смесь, шипя и испаряясь, капля за каплей неустанно разъедала хрустальную защиту. На место сгоревших эмоций горой наваливались всё новые и новые. Жеглард никуда не торопился: впереди были столетия…
И вот в одну из ночей перед ним появился подобострастный подручный. Суетливо переступая копытцами, он с низким поклоном сообщил:
– Господин, пленница на Обиду отреагировала. Ее веки дрогнули!
– Время пришло! – Предводитель порывисто встал, вынул из потайного ящика стола инкрустированный самоцветами ключ на ярко сияющей цепочке.
Он стремительно направился к выходу, по пути властно бросив всё еще замершему в поклоне прислужнику:
– Гордыню ко мне!
* * *
На скалистом карнизе за сотни лет почти ничего не изменилось: тот же серый гранит, тишина и покой. А внутри, под многометровой каменной толщей, в просторной пещере – прозрачный кокон, сберегающий от зла прекрасную амазонку. По гладкой, уже не сжигающей нечисть, но всё еще непроницаемой для негатива поверхности ползали, струились, перетекали гадкие и злобные эмоции. Они шептали о безысходности, вечной тьме и безвременной утрате. Старались достучаться до сознания Арины, сковать, омрачить ее мысли. Пытались заставить пожалеть о самопожертвовании, проснуться, выйти из-под защиты и сдаться на волю зла.
На самом верху кристалла бесформенной кляксой прилипла длинноносая Обида и, словно заправская плакальщица на деревенских похоронах, причитала:
– Ой, да увяла дева юная во цвете лет! Ой, да не придет к ней боле добрый молодец, не поцелует в сахарны уста!
«Ой, да на кого же… зачем же… да как же!» – разносились по пещере заунывные вопли. Обида метила получить статус Отчаяния, поэтому старалась вовсю.
Предводитель подошел вплотную к оберегу и внимательно всмотрелся в лицо девы. Вот от очередной визгливой тирады веки Воительницы нервно дрогнули… Вот еще раз… и еще…
«Нет, тут не в Обиде дело, – злодей осмотрел снующие вокруг эманации и удивленно поднял бровь. – А это что за… недоразумение?»
Немного поодаль, свернувшись в тугой штопор, трепетало Раздражение. Оно не пыталось проникнуть