сидят из-за эрцгерцога.
Паливец обиделся и заявил, что он здесь не из-за какого-то болвана-эрцгерцога, а из-за самого государя императора. И так как все остальные заинтересовались этим, он рассказал им о том, как мухи загадили государя императора.
– Замарали мне его, бестии, – закончил он описание своих злоключений, – и под конец довели меня до тюрьмы. Я этого мухам так не спущу! – добавил он угрожающе.
Швейк опять завалился спать, но спал недолго, так как за ним пришли, чтобы отвести на допрос.
Итак, поднимаясь по лестнице в третье отделение, Швейк безропотно нес свой крест на Голгофу и не замечал своего мученичества. Прочитав надпись: «Плевать в коридоре воспрещается», Швейк попросил у сторожа разрешения плюнуть в плевательницу и, сияя своей простотой, вступил в канцелярию со словами:
– Добрый вечер всей честнóй компании!
Вместо ответа, кто-то дал ему под ребра и подтолкнул к столу, за которым сидел господин с холодным чиновничьим лицом, выражающим зверскую свирепость, словно он только что сошел со страницы книги Ломброзо «Типы преступников».
Он кровожадно посмотрел на Швейка и сказал:
– Не прикидывайтесь идиотом.
– Ничего не поделаешь, – серьезно ответил Швейк. – Меня за идиотизм освободили от военной службы. Особой комиссией я официально признан идиотом. Я официальный идиот.
Господин с лицом преступника заскрежетал зубами.
– Предъявленные вам обвинения и совершенные вами преступления свидетельствуют о том, что вы в полном уме и здравой памяти.
И он тут же перечислил Швейку целый ряд разнообразных преступлений, начиная с государственной измены и кончая оскорблением его величества и членов царствующего дома. Среди этой кучи преступлений выделялось одобрение убийства эрцгерцога Фердинанда; отсюда отходила ветвь к новым преступлениям, между которыми ярко блистало подстрекательство к мятежу, поскольку все это происходило в общественном месте.
– Что вы на это скажете? – победоносно спросил господин со звериными чертами лица.
– Этого вполне достаточно, – невинно ответил Швейк. – Излишество вредит.
– Вот видите, вы же сами признаёте…
– Я все признаю. Строгость должна быть. Без строгости никто бы ничего не достиг. Когда я был на военной службе…
– Молчать! – крикнул полицейский комиссар на Швейка. – Отвечайте, только когда вас спрашивают! Понимаете?
– Как не понять, – согласился Швейк. – Осмелюсь доложить, понимаю и во всем, что вы изволите говорить, сумею разобраться.
– С кем состоите в сношениях?
– Со своей служанкой, ваша милость.
– А нет ли у вас каких-либо знакомств в здешних политических кругах?
– Как же, ваша милость. Покупаю вечерний выпуск «Национальной политики», «сучку».
– Вон! – заревел господин со зверским выражением лица.
Когда Швейка выводили из канцелярии, он сказал:
– Спокойной ночи, ваша милость.
Вернувшись