в руке ребенка.
– И это воплощение силы – эта практическая реализация идеи, достойной титана, – придумано человеком из нашего славного города. И у этого человека еще достанет сил, чтобы подняться шаг за шагом от одного чуда, которого он достиг, к еще большим чудесам. И я не побоюсь сказать, что среди нас много подобных ему; если он нас покинет, другие смогут заменить его, вести борьбу и в конце концов подчинить все слепые силы природы науке.
– Ваша похвальба напомнила мне старые строки: «У меня сто капитанов в Англии – и все столь же хороши, как он когда-то был».
Услышав слова отца, Маргарет посмотрела на них с неподдельным интересом. Как же они добрались от зубчатых колес до Чеви Чейса?
– Это не похвальба, – ответил мистер Торнтон, – это факт. Не буду отрицать, я горжусь тем, что живу в городе – или, даже лучше сказать, в районе, – потребности которого порождают столько открытий и изобретений. Я предпочитаю тяжело работать, страдать, падать и подниматься здесь, чем вести скучную и сытую жизнь, какую ведут аристократы на юге, где дни текут медленно и беззаботно. Можно увязнуть в меду так, что потом невозможно будет подняться и взлететь.
– Вы ошибаетесь. – Задетая клеветой на свой любимый юг, Маргарет невольно повысила голос, на ее щеках появился румянец, а в глазах – сердитые слезы. – Вы ничего не знаете о юге. Там действительно не так силен дух коммерции, который вызывает к жизни авантюры, прогресс и всевозможные чудесные изобретения, но зато там и меньше страданий. Здесь на улицах мне нередко встречаются люди, не поднимающие глаз от земли, – они придавлены горем и заботами, и они не только страдают, но и ненавидят. У нас на юге есть бедные, но без этого ужасного выражения на лицах, вызванного осознанием несправедливости. Вы не знаете юга, мистер Торнтон, – закончила она и внезапно замолчала, злясь на себя за неуместную горячность.
– Могу ли я в свою очередь сказать, что вы не знаете севера? – спросил он с невыразимой мягкостью в голосе, так как увидел, что действительно обидел ее.
Маргарет промолчала, ибо раны от расставания с Хелстоном были еще свежи и она боялась, что если заговорит, то не сможет справиться с дрожью в голосе.
– Во всяком случае, мистер Торнтон, – сказала миссис Хейл, – вы, наверное, согласитесь, что в Милтоне больше грязи и дыма, чем в любом из городов на юге.
– Боюсь, я должен согласиться, – сказал мистер Торнтон с мимолетной улыбкой. – Парламент предложил нам пережигать дым, чтобы очистить его. И мы, как послушные дети, так и сделаем… когда-нибудь.
– Но ведь вы рассказывали мне, что уже переделали трубы, чтобы поглощать дым, разве нет? – спросил мистер Хейл.
– Я переделал трубы по собственному почину еще до того, как парламент вмешался в это дело. Это потребовало определенных затрат, но я возместил их экономией угля. Будьте уверены, парламентский акт тут ни при чем. Конечно, если бы я не поменял трубы и на меня бы донесли,