я прыснула от смеха.
– Какой Геринг, Жанна! Герман Геринг – это нацистский начальник, глава люфтваффе. Наверное, всё же просто Герман его зовут?
Жанна попыталась повторить за мной слово «люфтваффе», но у неё никак это не выходило:
– Как ты сказала? Лю… Луфа… Люфа… Лифтва… Повтори! Тьфу, Светка, язык можно сломать. Вафли какие-то выходят!
– Да люфтваффе! Вы по истории в школе что-ли не изучали? Это так немецкую авиацию у них называли. Люфт-ваф-фе. – по слогам произнесла я.
– Люфт-ваф-фе… – по слогам медленно и разборчиво повторила за мной подружка. – Звучит круто, но нет, Светка, не помню такого. Но вот слово «Геринг» точно помню. – заключила она. – А ты умная, Светка, словечки какие знаешь… Короче, Герман он, видимо. – сказала она и потеряла всякий интерес к этой паре, одновременно дёрнув меня за руку. – Светка, глаза разуй и посмотри направо, где сцена.
Недалеко от сцены танцевали Вика и Александр. Пара выглядела комично. Пончик Вика была крупнее Сашки, но гораздо ниже него. Вместо футболки с продиджами на вожатом была надета кипельно-белая футболка, которая в наступающих сумерках резким пятном выделялась на фоне танцующих рядом людей. Судя по лицу, Саша не танцевал в данный момент с юной и прекрасной незнакомкой, а банально мучился. Это заметила сразу и Жанка, брякнув вслух:
– Бедный… бедный Саша! – сделала вывод она, картинно пожалев его.
– Что?
– Что да что, Светка!? Посмотри, как она ему в тягость! Вот блин, аж смешно. – она всплеснула руками и сказала, подкалывая меня. – Вот пошла бы и пригласила его. Уж он бы точно тогда не страдал, как сейчас.
Я тыкнула в спину Жанке указательным пальцем, чтобы только она перестала нести всякую чушь.
– Мы же договорились, что сегодня ни с кем не танцуем. Забыла? – буркнула я. – Тебе вот надо, сама бы и пригласила.
– Ещё чего! – вскрикнула подружка. – У меня дома парень остался, я ему пообещала в лагере бдеть себя. И… Сашка уж точно не мой типаж. От слова совсем.
– Серьёзно? – удивилась я, узнав, что у неё имеется парень. – А чего не сказала? И долго встречаетесь? – выспрашивала её я.
– Год как уже. – гордо заявила она и задрала нос кверху.
– Ну круто.
Белый танец подошёл к концу, и диджей снова врубил своих любимых «Руки Вверх». На сей раз громко орала на всю площадку их модная песня «Восемнадцать мне уже», от которой всегда вяли уши у моего отца, стоило ей только заиграть где-то поблизости.
– Ну что это за рифма! Ну что за рифма, Света! – восклицал он, делая недовольный вид. – «Везде» и «уже»!? Чушь какая-то.
Я уже молчу про песню «Отпетых мошенников», где была строчка: «мы насосы, мы насосы, мы не курим папиросы». Папа моментально раздражался и выключал телевизор или магнитофон, но только бы не слушать «это безобразие», как он сам не раз мне говорил, а сам часто просил спеть ему антресольно-нафталиновые песни, которые он, как и моя учительница музыки, очень любил.
Мои