подобного не было.
– Литвин, – покачал головой Глеб. Взял книгу из рук Смолятина и убрал в дорожный сундучок около двери.
– А небедно живёшь, – с мальчишеской бесцеремонностью заявил Гришка, оглядев изнутри карету. Бледно-зелёный узорный шелк обивки на стенах и ярко-красная, почти алая кожа диванов, тёмно-зелёные, почти болотного цвета, бархатные занавеси на окнах. Богато. – Прямо скажем, по-княжески. Или ты и есть князь, может?
– Да что ты, – засмеялся Глеб. – Роду знатного, конечно, но не князь же… Да и неважно это.
– Католик? – не унимался Григорий.
– Униат, – усмехнулся Невзорович уже вызывающе. – Это важно?
– Да нет, не особо, – Шепелёв пожал плечами, словно потеряв к литвину интерес. Ну, чтит православный папу римского, подумаешь. Не в средние века живём, в самом-то деле.
– Итак, все едем в корпус? – как ни в чём не бывало спросил Невзорович.
– Ну вообще, мне бы надо к брату заглянуть или к родне, они где-то неподалёку живут. Матушка наказывала, – сказал было Смолятин и почти тут же умолк, чувствуя, как по-ребячески звучат его слова после всего, что с ними произошло. Сделал над собой усилия и договорил. – Да и рекомендательное письмо…
– Плюнь, – веско сказал Шепелёв. – Сдались тебе те рекомендации. Всё равно жить придётся в корпусе, правила такие. На казённом коште. К тому же… – он помедлил, но договорил, – к тому же столичные знакомые провинциальных особо не жалуют, даже родню.
– Верно, Грегуар, – поддержал Невзорович решительно. Смолятин заметил, как дёрнулся Шепелёв, но решил, что это от качки кареты. Невзорович, видимо, подумал так же. – Даже если и примут и в корпусе позволят жить вовне – скучновато будет под надзором.
Опять же и библиотека далековато, – рассудил про себя Смолятин, уже принимая правоту своих новых знакомых.
– Да и чего ты – каждый день будешь на учёбу через весь Питер бегать от Обводного до Васильевского? – добавил Глеб со знанием дела и безжалостно и грубо подытожил. – Ноги до самого афедрона сотрёшь.
– Бывал в Питере раньше? – с любопытством спросил Невзоровича Шепелёв.
– Доводилось, Грегуар, и не раз, – словно о чём-то малозначимом бросил Глеб.
– Ещё раз назовёшь меня Грегуаром, видит бог, так по сопатке и дам тебе, католик недоделанный, – пообещал вдруг Шепелёв с внезапно прорезавшейся злобой. Он сжал зубы, на челюсти его отчётливо выступили острые желваки, взгляд стал необычно злым и колючим, словно вспомнил что-то в край для него неприятное. – Не посмотрю, что ты чуть ли не князь! Лучше Гришкой зови.
– Гришкой у меня холопа в Волколате звали, – холодно ответил Невзорович. – Будешь тогда Грегори.
Шепелёв несколько мгновений помолчал, словно раздумывая или оценивая то, что услышал, потом вдруг просветлел лицом.
– А чего ж, – медленно сказал он, словно ещё раздумывая. – А пусть будет Грегори. Мне нравится.
Его губы шевельнулось ещё, но он не сказал ни звука, словно что-то шёпотом произнёс про себя.
– А Волколата – это