из коренных жителей, индеец-шайен, а мама белая, и оба были бегуны. Поэтому ты вообще решил бегать, но, несмотря на древний бег, семейное наследие и полуправды, не представлялось возможным выяснить, к каким видам бега готовы люди, с тех пор как у них появились ноги.
После забега ты вернулся на гору, куда перебрался пять лет назад, поскольку больше не мог позволить себе жить в Окленде. Вернулся к изоляции и существовал в полной безопасности по сравнению с теми, кому приходилось подвергаться постоянному риску в городской тесноте. Но после марафона ты покончил с бегом. Мир с криком замер, как и твои мысли о том, будто бег стоит усилий, стоит труда. Когда старые белые уроды на вершине горы, разбрасывая крошки, резво ели с нелепых тарелок то, что входило в пакет социальной поддержки, тебе до боли захотелось со всем покончить, увидеть, как все пылает, перестает дышать. Все, что ты мог поделать с говорящими головами, разговаривающими свои разговоры, почти ничего не говоря, – это смотреть, больше ты ничего и не делал, больше, как тебе представлялось, ты и не мог ничего поделать, но возникало ощущение, будто ты что-то делаешь, однако на самом деле не делаешь ничего – смотришь, слушаешь, читаешь новости, словно там может быть что-то больше новой смерти, хоть ты и думал, будто смерти причинят старым белым уродам страдание, но те не страдали; страдали все те же, кто и всегда, из-за свиней, отхвативших больше положенного им куска пирога, который для них – баланда, так как он им не нужен – степень жадности, настолько превышающая потребности, что ты даже вообразить не мог. Все во имя свободы. Так тебя учили в школе, так писали в учебниках – лицемерие свободного рынка, Конституция и Декларация независимости, где индейцы как были, так и остались безжалостными дикарями.
Новой Командой стала твоя семья, те, с кем ты теперь находишься дома. Твоя жена, сын и невестка с двумя дочерями-подростками. Это, собственно, и была изоляция – то, что ты делал с ней или наперекор ей. Новая Команда не бегала: она готовила совместные трапезы, делилась новостями о внешнем мире, вычитанными и услышанными во время нахождения в пузыре ваших изолированных жизней, в оболочке огромных беспроводных наушников. Новая Команда стала новым будущим, которое еще нужно было определить, которое, казалось, будут определять индивидуальные сообщества и их вера или неверие в количество потерянных жизней, то, какое отношение это количество будет иметь к ним самим. Твоя новая Команда состояла из простых работяг, пробивающих твои покупки и доставляющих твои заказы. Из твоей старой семьи, разбившейся настолько давно, что сама идея собрать осколки казалась абсурдной, не говоря уже о попытке их склеить. Шайенский язык вы учили вместе с твоим отцом. Это был его родной язык, и твоя сестра навострилась говорить бегло. Понимание нового языка казалось чем-то нужным каждому, чтобы о нем думали, когда все уже давно утратили нить правды, когда все еще считали, будто верят во что-то, близкое к надежде. До Обамы, во время Обамы, после Обамы –