этом и не подозревала. Он простирался и под их ногами тоже»[160]. Годы спустя Бантинг назвала опыт членства в комитете NSF «пробуждением»[161]. В своей речи в 1957 году Мэри призналась, что «никогда не интересовалась женщинами как таковыми»[162], отчасти потому, что за всю жизнь практически не сталкивалась с сексизмом. Бантинг была необычной женщиной – ей удалось выстроить безупречный баланс между личной и профессиональной реализацией в исторический момент, когда женщин снова и снова вынуждали выбирать что-то одно.
Страстно интересуясь наукой со школьной скамьи, Мэри Ингрэм изучала бактериологию в колледже Вассар, одной из элитарных школ ассоциации «Семь сестер». После окончания колледжа в 1932 году она получила докторскую степень в Висконсинском университете, где познакомилась с Хенри, второкурсником медицинского факультета. Они поженились и провели двадцать счастливых лет, кочуя из одного города Восточного побережья в другой – от Балтимора (штат Мэриленд) до Бетани (штат Коннектикут): оба супруга строили карьеру и заботились о растущей семье. Бантинг преподавала в колледжах Беннингтон и Гоучер. Когда Хенри поступил в медицинскую ординатуру Йельского университета, Мэри подрабатывала в университетской лаборатории. Они вместе ремонтировали дома и разводили коз, кур и пчел. В теплые дни Бантинг работала в саду топлесс, заклеив соски пластырями. Она явно гордилась тем, как готовит и ведет хозяйство: «Ну, все эти фокусы с домоводством – плевое дело»[163], – писала Мэри матери, женщине, которая пересылала ей свои ненужные вечерние платья. Но Бантинг никогда не ощущала, что домашнее хозяйство характеризует ее больше, чем, скажем, исследования бактерий Serratia marcescens.
Бантинги занимались домашним хозяйством совместно, это был процесс, требующий усилий и терпения обоих супругов. Так же было и с карьерой: Мэри просматривала рентгеновские снимки Хенри, а он вскрывал мышей для ее занятий[164]. И хотя их брак во многом был традиционным – Хенри обеспечивал семью, а Бантинг радовалась, что может заниматься наукой, не беспокоясь о деньгах, – в отношениях супругов было гораздо больше равноправия, чем у большинства семей в 1930-х и 1940-х годах. Ознакомившись с исследованием Бриджмана, Бантинг взглянула на свою счастливую жизнь иначе, словно на выцветшую фотографию. Ускоренное обучение в аспирантуре, работа на полставки в Йеле, гранты, которые нельзя было оформить без подписи коллег-мужчин, небольшая зарплата – все это оказалось проявлениями более масштабной проблемы. Власти лениво позволяли ей заниматься чем-то своим, не удостаивая ее внимания. Страна так мало ждала от женщин, пусть даже и самых способных. А ведь Мэри повезло: большинство ее сверстниц постигла гораздо худшая участь. Бантинг вспомнила соседку из Коннектикута, которая считала, что должна быть благодарна мужу за то, что он разрешил ей сесть за руль семейного автомобиля, и других женщин, которым, по ее мнению, не хватало понимания цели в жизни. «Мне не нужно