Почем нынче можно продать душу? Именно с такими мыслями я рухнула на подушку, попыталась остановить поток сознания и отправиться в царство Морфея.
Уснуть и встать в прелом мареве – равносильные по сложности задачи. Мне предстояли обе. Хотя что я все о себе да о себе? Пора рассказать вам о единственном близком мне человеке – Друге из Бронкса. Наша с ним история началась не в глубоком детстве, но знакомы мы достаточно давно. Странно, кто бы мог подумать, что двадцать с небольшим лет назад с разницей в пару месяцев из двух ничем не похожих, кроме вывесок, зданий вынесут двух одинаково шкодливых и своенравных младенцев? Меня и Друга из Бронкса.
Говорят, в день, когда я чуть не разорвала своим ревом ушные перепонки акушерок, отец заплакал. Ровно то же самое сделал и отец Сашки. Потом они даже пару раз вместе выпивали после родительских собраний и отдельных вызовов на ковер к директору за наши с Другом из Бронкса изысканные каверзы, припорошенные шкодливым озорством.
Мы ютились в однотипных двушках в одноцветных домах на Никулинской улице, ходили в дворовую школу, а после уроков садились на автобус и отправлялись тусить в районе общежития Университета дружбы народов. Там нас учили сооружать кальяны из подручных средств, плести четки (и потом загонять их втридорога одноклассникам), варить том-ям и играть на всевозможных музыкальных инструментах, сколоченных из полых тыкв или кадки для огурцов. Вышибленные расселением коммуналок пусть и на интеллигентную, но окраину города, мы всегда чувствовали себя отщепенцами. Его отец преподавал робототехнику в МИРЭА, мать же, устав догорать на неоплачиваемой работе в научном институте, шила на дому, а после с нашей подачи открыла свое ателье. Мы выросли в семьях, где каждый жил одержимый своей идеей, у каждого глаза горели и всем всегда хотелось больше.
Наверное, вы спросите: почему Друг из Бронкса? Недалеко от общежития, где мы любили изучать нравы других этносов, стояла баскетбольная площадка, а позади нее лавка, на ней мы, вооружившись пивом и чипсами, любили коротать вечера. Коробку, в которой сигали ввысь темнокожие студенты, сами не замечая, что ставят мировые рекорды, местная шелупонь обзывала Бронксом. Со временем, договариваясь о встрече, мы сигнализировали друг другу: «Почти в Бронксе, скоро буду». Так он стал Другом из Бронкса, а я – подругой. Так я стала пацаном в юбке, а он – подружкой в спущенных штанах.
В то время, когда все наши одноклассники равнялись на глянцевые картинки, Сашка учился крутить вертушки у сомалийца Магди, а я слушала запоем, как заядлая филологиня из Экваториальной Гвинеи читала мне Бодлера в оригинале и сетовала на безалаберность и узколобость русских переводчиков.
Уже в одиннадцатом классе Друг из Бронкса подменял охмелевших или одурманенных прочей химией диджеев в питейных заведениях, а я писала сценарий для последнего звонка в духе Брехта. К выпускному Сашка уже заработал свои первые для своих лет большие деньги, на которые поил весь класс три дня кряду.
С музыкой у Друга из Бронкса вообще была сложносочиненная история. Как обладатель яркого