их телодвижения, что выдавали намерения лучше слов и были понятны на любом языке. Сколько бы я ни пыталась объяснить своим европейским друзьям, почему русский мужчина всегда платит за девушку, кем бы она ни являлась, никто так и не смог этого понять. А для меня такие жесты казались просто хорошим воспитанием. Все-таки контекст среды нельзя смыть с себя в семи водах, выжечь восковой свечой и заместить магистерской степенью. Это в крови. Это навсегда.
Допив коктейль, я засобиралась снова поднимать бокал за Эмиля, пока хлипко склеенные в диалог монологи об имперских амбициях нашей страны не переросли в политические дебаты. Подобрав полы широкого платья из жатого шелка, чтобы не запутаться и позорно не грохнуться, и сжав их в кулаке, я уже засеменила к лестнице, как вдруг застыла в проходе и остолбенела.
Макс сидел за низким столиком в каминном зале, уютно расположившись в глубоком белом кресле. Он советовался с сомелье и недовольно оглядывал винную карту. А я всегда говорила, что крымские вина до добра не доведут. Но сейчас не об этом.
От свойственного моей хрупкой натуре сарказма меня отвлек внезапный приступ тахикардии – я верю, что даже влюбленность и очарование могут вызвать неизлечимые болезни, от которых приходится страдать хотя бы в течение часа. Мне казалось, что сердце сильно покалечилось о ребра и сейчас просочится сквозь поры и вытечет на пол, испачкав платье.
Рядом с Максом сидела хрупкая, будто полупрозрачная, и малокровная девушка немногим старше меня. Но определенно старше. Тугой хвост стягивал кожу на висках, узкие губы геометрически делили лицо. Ребяческая курносость делала лицо живым и игривым. Ее идеальная осанка заставила меня вмиг выпрямиться до хруста в пояснице. Девушка сидела в белом сарафане и периодически сливалась с обивкой мебели, и мне приходилось заново фокусировать взгляд, чтобы ее различить. Интересно, жена или очередная? Вместо обручальных колец надо татуировки в загсе делать, чтобы не наводить смуту и не хлестать потом фактами по щекам наивных людей.
Я дала задний ход и вернулась к барной стойке. Хотелось ледяного шампанского. Или собрать корвалол, валерьянку и пустырник в одной стопке. Жестом я попросила бармена повторить мне его микстуру.
– У вас ручка есть? – спросила я у него, пока он жонглировал шейкером. – А еще лучше фломастер.
– Есть только ручка!
– Давайте! И бумажка.
– У нас все электронное. Разве что сто рублей, – пошуровал он свободной рукой в кармане.
– Давай, – грозно уставилась на него я.
Я написала свой номер на купюре и внизу подписала: «Нравятся мои визитки?» Пошла к столу. Ноги чуть тряслись на каблуках. И это у меня? Я живу жизнь без любви, у меня такого не бывает. Я же бесчувственная. Точно вам говорю. Длинное шелковое платье прилипало к ногам, волосы путались и падали на губы. Пока шла, пыталась выплюнуть несколько прядей, но они все так же прилипали к блеску, которым я зачем-то намазалась. Одним словом, кинематографичной сцены так