но иногда она просыпалась ночью и поддавалась искушению прикоснуться к его щеке.
– Старые качели еще там, – говорит он и указывает на дуб немного в стороне от берега. Даже в темноте она видит измочаленную веревку, свисающую с толстой ветки.
– Знаю.
Чарли бежит туда и хватает веревку.
– Я первый, – заявляет он.
Это была их любимая детская игра, но с годами они позабыли о ней.
– Я Стелла Певчая Птичка! – кричит он, но выглядит нелепо, когда с радостным гиканьем раскачивается на канате. Он слишком вырос.
– Моя очередь, – говорит Нелл. Она берет у него канат и улетает гораздо дальше него, взад и вперед, ветер треплет щеки и волосы. Ее сердце прерывисто стучит в груди. Ее наполняет знакомое ощущение, непреодолимое желание стать кем-то еще.
– Я живая! – кричит она. – Живая!
– Не надо так высоко, – предостерегает он, но ей все равно. Она живет ради этой порции страха, которая ударяет в голову не хуже стопки джина. Она представляет, что Ленни видит ее и дивится тому, как она может раскачиваться гораздо дальше и сильнее, чем он.
Она берет Чарли под локоть, когда они направляются домой, а он продолжает болтать об Америке.
– Если мы будем работать каждый вечер, то достаточно сэкономим за пять лет, а потом – только подумай! – мы собираемся на палубе и перед нами вырастают берега Америки…
Ей хочется закупорить этот момент в склянке, как будто он уже миновал. Остались только они вдвоем, смеющиеся и пинающие камешки на тропинке.
Скоро у него будут жена и ребенок, думает она. Скоро все подберут себе пару.
Селяне гурьбой выходят с постоялого двора. Кто-то стоит на стуле и поет балладу.
– Давай присоединимся к ним, – просит Чарли. – Там Мэри.
– Давайте! – кричит Ленни и манит их к себе. – Пиггот говорит, завтра у нас будут танцы.
Нелл останавливается как вкопанная. Он прикасается к руке, за которую недавно хватался Ленни. Потом замечает мужчину, сгорбившегося перед дубом с афишей циркового представления, и узнает его по рахитично вывернутым ступням.
– Что там делает отец? – спрашивает она.
– Смотрит на афишу.
Отец наклонился вперед и гладит рекламную афишу, как комнатную собачку.
– Цирк закончился, дубина, – говорит она и пробует оттащить его в сторону. Она понимает, что он пьян и у него больше нет коробки с безделушками.
– Не трогай меня! – рычит он и выворачивается.
– Он не всерьез, – слишком быстро говорит Чарли.
Но она понимает, что все серьезно.
Ее отец не сводит глаз с ярких картинок. Карлица в коляске. Крокодил в банке. Силач и человек-бабочка, одинаковые тройняшки и Стелла Певчая Птичка.
– У меня был лобстер с тремя клешнями, – бормочет он.
– Пошли, па, – говорит Чарли и протягивает руку.
Отец замахивается на него, потом опускает голову и бежит к цирковому шатру, шатаясь