еврейские родители не желают видеть своего зятя мудрецом, погруженным в изучение Торы?
Пара лет превратилась в пять, а на шестой год после свадьбы зять неожиданно легко сдал экзамены на раввина и тут же получил должность. Выяснилось, что за эти годы он успел написать несколько серьезных трудов по своду законов, разослать их ведущим раввинам Польши и получить их горячее одобрение.
Циля с мужем и четырьмя детьми переехала из Замостья в Билгорай, где зять получил должность раввина. Подобно матери, Циля рожала каждый год, только дети не умирали, все до одного росли здоровыми и крепкими. Зять продолжал писать книги и становился все известнее и известнее. Когда посетители постоялого двора узнавали, что хозяин – тесть самого билгорайского раввина, то сначала изумленно приподнимали брови, а потом преисполнялись почтительным уважением. Было, было от чего чувствовать себя счастливыми. Одна беда – внуки жили далеко!
Неделя перед Шавуот выдалась ненастной. Целыми днями за окнами постоялого двора шумел дождь, раскачивая кусты лаванды в палисаднике. Ее мохнатые стерженьки нежной фиолетовой раскраски источали дивный аромат. Хася ухаживала за ними с тщательностью бабушки, живущей вдали от внуков и не знающей, на что употребить заботливость, которая переполняла ее, подобно тому, как молоко переполняет груди кормящей матери.
Под вечер во двор въехал богатый экипаж, целая карета из обильно лакированного дерева, с зеркальными стеклами дверей, красными спицами высоких колес и кучером в ливрее. Кучер шустро соскочил на землю, открыл зонтик и помог выбраться из кареты пожилому тучному господину. Господин был одет с тщеславной броскостью богатого купца, заработавшего много денег, но так и не успевшего приобрести ни приличных манер, ни хорошего вкуса.
Господин уселся в зале и приказал подавать обед. Ел он долго и тщательно, обгладывая кости, подбирая корочкой хлеба остатки подливы. Капли жира стекали по бритому подбородку, господин то и дело вытирал их салфеткой с вензелем. Хася зажгла свечи, и голая лысина господина засверкала под бликами огоньков.
– Каким ветром к нам занесло эту важную птицу? – удивлялась Хася.
– Лошади устали тащить экипаж по грязи, – отвечал Ихиель, – вот и завернули на отдых. А иначе бы и в голову не пришло, не по чину им останавливаться на нашем дворе!
Отобедав, господин подозвал к себе хозяина:
– Присядь, Ихиель, хочу поговорить с тобой.
– Откуда вам известно мое имя? – удивился шинкарь.
– Мы с тобой давно знакомы, – усмехнулся господин. – Неужто не признал?
– Нет, не признал.
– Меня зовут Шебсл. Когда-то я был габаем в Люблине.
– Не может быть! – вскричал Ихиель. – Шебсла я хорошо помню, солидный еврей, с бородой, в черной ермолке.
– Эх-эх! – Шебсл огладил ладонью бритый подбородок. – Все меняется в этом переменчивом мире, дорогой Ихиель. Маленькие деревья становятся большими, реки меняют свои русла, пустыни засыпают плодородные