поля. Я без устали бегал за ним, возвращался, демонстрируя, как мне казалось, отличный дриблинг, пытался сходу засадить по воротам, но футболист пресекал все мои начинания на корню.
Несмотря на то, что я безбожно проигрывал, я был счастлив. Мне казалось, что я могу бегать по этому полю вечно. Однако мой партнёр по игре устал.
– Всё, пострел, перерыв, – он похлопал меня по плечу, утирая пот со лба рукавом.
Протестовать и капризничать было не в моём духе, но я очень жаждал продолжения, я просто не мог надышаться игрой, и поэтому робко спросил:
– А как же серия пенальти?
Джанлука оценивающе оглядел меня и безапелляционно заявил:
– Нет, всё. Три свистка.
Нельзя сказать, что я расстроился. Я был благодарен и за это. Вообще, чувство благодарности не покидало меня все эти десять дней, хотя Джанлука и София занимались мной мало. Львиную долю времени я проводил с синьорой Бароне. При всей кажущейся прекрасности положение моё, надо заметить, было весьма неопределённым, и это мучило меня. Мир, в котором я очутился на рождественских каникулах, изобиловал развлечениями всех сортов, искушал меня телевизором, дорогими игрушками, футбольным полем, лакомствами, игровыми приставками, посещениями цирка, кино и парка аттракционов, бассейном, большим садом, мягкой кроватью и сном до обеда. С одной стороны, я понимал, что всего этого уже через неделю у меня не будет, и потому со свойственной детям ревностью желал наиграться, насмотреться мультиков, наесться мороженого и шоколада впрок. С другой стороны, я боялся, что моё потребительское поведение может чем-то обидеть чету Менотти и разрушить пусть и вынужденную, но всё более обрастающую тёплыми чувствами дружбу. И борьба этих двух чувств отравляла мне жизнь. Я готов был разреветься от досады, что впервые в жизни могу налопаться мороженного до отвала, но вынужден отказываться от него, чтобы не прослыть обжорой. В общем, нелегко мне дались эти десять дней. Но труднее всего далась новогодняя ночь.
8
Семья Менотти устраивала у себя вечеринку. Видимо, гости были приглашены задолго до принятия решения забрать меня из «Резерва», поэтому Джанлука и София очень волновались, не создам ли я им проблем. Волновалась в основном, конечно, София. Она дважды проводила со мной разъяснительные беседы, при этом оба раза брала с меня клятву, что я буду послушным и благоразумным. Я клялся. Мне не хотелось, чтобы синьора Менотти расстраивалась, и я, чтобы доказать свою способность к послушанию, целый день перед вечеринкой вёл себя, как идеальный ребёнок. Синьора Бароне не уставала хвалить меня, а вечером после ужина даже сказала Софии:
– Какой у вас прелестный мальчик!
Та не обратила внимания на эти слова, только улыбнулась и кивнула. А у меня от этого высказывания по спине побежали мурашки. Очень приятные мурашки, от которых немного кололо в носу, как перед наступающими слезами. Это «у вас» в одну секунду сблизило меня с синьорой Менотти настолько, насколько