в Испанию.
– Нет, – тихо, но настойчиво перебил я его. – Сандро Фантино. Мама говорила, что он – мой отец.
Джанлука как-то странно замер. Мне показалось, что мой ответ его раздосадовал, как будто он услышал такую глупость, которая развенчала мой образ в его глазах. Однако через минуту лицо Менотти снова приняло привычное выражение. Он поднял глаза на осветительную мачту и стал разглядывать её. Я решил, что он не верит мне, и привёл ещё один аргумент в доказательство:
– Мой дедушка шестнадцать лет работал на «Стадио Олимпико» электриком и часто брал маму с собой, потому что занятия в школе рано заканчивались, а нанимать няню у дедушки с бабушкой не было средств.
– Я верю, верю, – поспешно ответил Менотти.
Повисла неловкая пауза. Я устыдился своего внезапного откровения, не знал, что сказать, поэтому ждал, пока Джанлука сменит тему. А он неожиданно спросил:
– Отчего она умерла?
– Моя мама? – зачем-то уточнил я.
– Да.
– От почечной недостаточности. Она три дня пролежала в коме и умерла, – привычной фразой ответил я. Так говорить научила меня бабушка. Я понятия не имел, что такое «почечная недостаточность». А кома вообще представлялась мне позолоченным гробом с хрустальной крышкой, вроде того, в который гномы положили Белоснежку. И всю вину за мамину смерть я возлагал именно на того врача, который придумал класть больных в такие комы. Я был уверен, что моя мама просто задохнулась под крышкой. Я сам несколько раз проделывал такие эксперименты, залезая в шкаф или под плотное одеяло. Через какое-то время там становилось трудно дышать, и я вылезал. А мама не смогла. Наверняка потому, что крышку закрыли на замок. Конечно, если бы в палату заглянул какой-нибудь прекрасный принц (типа моего отца), снял это хрустальное приспособление и поцеловал маму, она непременно бы очнулась. Но отец мой, увы, в счастливом неведении играл себе в футбол. Я пытался утешить себя тем, что, когда вырасту, издам указ, запрещающий комы в больницах.
Джанлука посмотрел на меня с искренним сочувствием:
– Давно это произошло?
– Мне было два года.
– То есть ты её совсем не помнишь? – понимающе вздохнул футболист.
– Только по фотографиям. Да и тех теперь нет…
– Тебе же тётя подарила одну!
– Её отобрал синьор Капроне и выбросил, – голос мой дрогнул.
– Ты поэтому сбежал? – догадался Джанлука.
Я только согласно мотнул головой, потому что в горле встал комок.
– Может быть, он её не выбросил, а всего лишь спрятал? – попытался утешить меня Менотти. – Я с ним поговорю.
Луч надежды наконец-то пробился сквозь тучи, хотя в благополучный исход этого мероприятия я не верил. Но я был благодарен этому человеку хотя бы за предложение помочь.
Мы молчали минут, наверное, десять. Сначала это тяготило меня, но потом внимание моё сконцентрировалось на том, что происходило на поле. Я наблюдал за футболистами,