вставшего из могилы.
Бабушка, открывшая дверь, сначала просто столбенеет.
– О, пресвятые угодники, на кого ты похож! Настоящий бродяга! Хорошо, что мать-покойница не видит, в кого превратился её сынок! Да что ж это такое, люди добрые!..
Она голосит на всю улицу, но я прохожу в дом и ей приходится поневоле идти за мной. Во мне нет больше страха перед бабушкой, перед её клюкой и голосом, который ввинчивается в самый мозг. Все страхи, мучившие меня, умерли там, на заплёванном тюремном полу.
В гостиной я резко разворачиваюсь, так, что она чуть не утыкается носом мне в грудь.
– Ба, мне нужны мои деньги! Прямо сейчас!
Голос мой слаб. Но, видно, что-то такое звучит в нём, что старуха бледнеет, пятится, поворачивается и пытается бежать. Я хватаю её за рукав.
– Мне после родителей остались деньги. И они нужны мне все. Сию минуту.
Только сейчас я замечаю, что стал выше бабушки ростом. И она испуганно и злобно смотрит на меня снизу вверх, напоминая старую крысу.
– Ты высокомерный выродок! Такой же, каким был твой отец! Бедная моя дочь погибла из-него!
– Она была и моей матерью, – холодная ярость прорывается в моём голосе, и старуха отшатывается, – если бы она знала, во что ты превратила мою жизнь!
Наше противостояние продолжается недолго. Бабушка отводит глаза и цедит:
– Так я и знала! Ты вырос неблагодарным, злобным волчонком! Вот твои деньги! Забирай!
Она достаёт из ящика стола пакет и кидает мне. Я разворачиваю бумагу, отсчитываю десять купюр, кладу на стол.
– Это тебе за то, что всё же не уморила меня до смерти.
Последнее, что я слышу, уходя навсегда из родного дома – тихий плач с подвываниями, напоминающий стон подстреленного животного. Но я не оглядываюсь.
***
Тюрьма приближалась. Её высокие стены занимали уже полнеба.
Мне страшно неудобно в женском платье. Лицо чешется под толстым слоем грима. Ли создал из меня миловидную особу лет двадцати. Его ловкие руки так и мелькали возле моего лица то с пудрой, то с помадой, то с тушью.
– Хоросинькая баришиня поручирась, – с удовольствием сказал он, осматривая результаты своих трудов, – пратье замечатерьное!
– Угу, – буркнул я. И за платье, и за грим я заплатил вдвое дороже, чем они стоили, но выбирать мне не приходилось. Надо было осуществить мой план. Следовало поторопиться.
Повозка подъехала уже вплотную к воротам, когда стражник окликнул нас:
– Стой, кто идёт?
– Это я, Ли Вань из прачечной. Привёз чистое бельё!
– Приезжай с утра, косоглазый! Что за бельё среди ночи!
Ли спешивается и подходит к стражнику.
– Видишь ли, храбирый сордат, – доверительно обращается он к верзиле, – у меня есть поручение от господина коменданта пириехать именно сейчас. Именно ночью, – и Ли Вань глазами показывает на девичью фигурку, притулившуюся на краю повозки.
Стражник хохочет.