нашу жизнь. Достался
угрюмый дом на горке, баня, грядки,
вода из-под земли, звенящий кедр
и куст шиповника у самого крыльца.
Под кедром стол, мы завтракали кучно,
несли, как в сказке, многие тарелки,
половником напитки разливали
под скрип сапог незримого Жнеца.
Отчаянье холодные ладони
к лицу тогда ещё не протянуло,
я полон был идей, как заработать,
и ничего, конечно, не обрёл.
Сплошные обещания, надежды,
до снега продержались и вернулись
в нелепый город, в гулкие трамваи,
в счастливый комфортабельный шеол.
Мне страшно здесь. Я улыбаюсь куце,
я говорю ответственные вещи,
я понимаю, что живу неверно,
не научаясь жить иначе, вскачь.
Молюсь Тому, кто нас оберегает.
Не полагая никуда вернуться,
возделываю сердце, жду рассвета,
пишу икону, сдерживаю плач.
«Ещё чуть-чуть, ещё в пуху зарыться…»
Ещё чуть-чуть, ещё в пуху зарыться,
кошачий бок поднять, собачий нос уткнуть
и заварить свой рай на кукурузных рыльцах,
цедить сквозь полотно, смотреть сквозь эту муть.
Торжественная взвесь, застывшая, как блёстки,
не воздух, а волна заходит в чистый сад.
Сейчас вот-вот проснусь проекцией на плоскость
и соскользну назад.
Здесь хорошо, в белёсом тёплом дыме,
под пеною мостов и руки распластав.
Пока из глубины нас небо не подымет,
обмётаны халвой счастливые уста.
Кошмар и благодать сопутствуют свет свету.
Деревья – это тушь, минуты – это ртуть.
Сейчас я перейду на два деленья лета
и плотность обрету.
Ещё продлись на три четвёртых ноты,
пока меня волна подносит к потолку…
Один огромный вдох, один глоток зевоты
на систоле, а там… Наружу… Не могу.
Не поднимай меня, ну, потерпи немного,
не отдавай другим, переключив режим.
Сейчас я обниму зарёванного Бога,
пока ещё лежим.
«Детство в азарте идёт по зелёной миле…»
Памяти Э. А. По
Детство в азарте идёт по зелёной миле.
Странные птицы, поющие «текели-ли»,
низко летят, прикрываешь рукой затылок.
Солнце легло в торосы и в них застыло.
Всякий кулик поминает свои Кулички.
Где Апокалипсис прочно вошёл в привычку,
нет метафизики – сами чернее Вия.
В космос уходит библейская Ниневия.
Самое время уста зашивать хулящим:
те, кому страшно в нынешнем настоящем,
не причастятся следующей печали.
Нам ещё столько жуткого обещали!
«О, час очешуительных историй…»
О, час очешуительных историй
развесит плавники, раскроет жабры,
махнёт хвостом и разопьёт заначку,
а утром печень будет мучить стыд
за выметенный