и, радостно улыбаясь, заявил, что готов хоть сию минуту пойти и разобраться с этой тварью, кем бы она ни являлась, но попросил одолжить ему какой-нибудь доспех или хотя бы окованный железом щит. Ни того, ни другого, что было не удивительно, ни у кого с собой не оказалось.
Хозяин таверны, хитрец Бе́рнхард, чудесным образом вспомнил, что у него где-то был дедов шлем и тут же запросил за него голову татцельвурма. Мужик он был не промах и сразу додумался, что в случае гибели дракона такой трофей можно будет повесить на видном месте. Если же доброволец погибнет (а в этом Бернхард был уверен даже больше), то наследие предка немного вырастет в цене. Не в каждом шлеме ходят на татцельвурмов, знаете ли. Надеялся тавернщик, естественно, на лучшее. Тогда и башка драконья появится, и шлем сильнее подорожает. Так он думал. Ведь стальных шапок, в которых побеждают татцелей, наверняка ещё меньше.
Гюнтер согласился, но, когда увидел, что ему притащил Бернхард, призадумался. Предложенное средство защиты с коротким козырьком и без наушей оказалось потускневшим от времени бургиньотом открытого типа. Судя по всему, шлем, действительно, был старым, о чём красноречиво свидетельствовали аж целых три гребня: один по центру, высотой в зол (местный дюйм)3 и два по бокам, вполовину меньше. Бернхард же, увидя кислую рожу блондина, принялся расхваливать штурмак, на ходу сочиняя истории о неимоверном везении, которое приносил этот шлем покойному обладателю. Стоит ли говорить, что подобные старания были излишни, – у Гюнтера всё равно не было выбора. Синеглазый принял бургиньот, пообещал вскоре вернуться и, ловко ухватив под руки Карстена, отправился на смертельную битву с драконом.
Лоскутик опечалился и, к радости Бернхарда, налёг на пиво, неумолимо изничтожая остатки сбережений. Тавернщик тем временем поглядывал то на тощего, то на странный чехол с не менее странной, по его разумению, конечно же, арфой. Смекнув, что клиент вскоре может стать неплатёжеспопособным (а пил тот на поверку наравне с блондином), владелец таверны решил подтолкнуть красноглазого к принятию решения, выгодного для них обоих.
– Значит, арфа, – начал он издалека.
– Ага.
– И не бард.
– Музыкант! – гордо ответил Лоскутик и стукнул себя кулаком в грудь.
– Очень интересно, – покивал Бернхард. – Ты, наверное, даже выступаешь?
– Пф-ф-ф, – скорчился тощий. – Вообще-то ценители моего творчества готовы платить любые деньги за возможность побывать на моём концерте!
– Даже так?! – искренне удивился тавернщик. – У тебя и поклонники есть?
– Вообще-то, – воздел палец Лоскутик, – я довольно известный арфист! Я вам тут не бард какой-нибудь! И репертуар у меня имеется – ого-го! Это не закостенелый классицизм, а настоящие чувства и переживания!
– А не изволит ли «довольно известный арфист» исполнить что-нибудь для нашей публики? А я в долгу не останусь, – лукаво подмигнул Бернхард.
– Это можно, – согласился Лоскутик. – Хоть щас.
– А