ухабам, не уснуть… А я попробую», – под голову Екатерина подложила шаль. Укрылась шерстяным одеялом.
Увы – рессоры не способствовали телесному покою.
Она задремала, когда карета перестала подпрыгивать, – но остановка на станции прогнала сон.
Как ни расхваливал смотритель комнаты – ни опрятность дома, ни аромат жареных отбивных с кухни, ни песчаные дорожки и клумбы с астрами не заманили Екатерину на ночлег. Чтобы отделаться от немца-смотрителя, она вышла в ночной сад и прислонилась к дереву, пока закладывали новых лошадей. Только бы не заснуть, не съехать по стволу на землю, не ободрать щеку корой…
– Извольте садиться, барышня! – крикнул ямщик. – Готово!
Она открыла глаза, когда в окне кареты брезжился утренний свет. Закутанная одеялом, как чадрой. Она одолела ночь! Впереди – десять часов света и триста вёрст!
За окном мелькали ели и сосны – всё гуще и гуще. Среди хвойного леса вдоль обочины бежали тонкие берёзки: ровные и белые, как дорожные столбы. Однообразная рябь жёлто-зелёных, зелёно-оранжевых пятен леса и неперестающий звон почтового колокольчика наводили сон. Екатерина дремала, собирая силы после трудной ночи на ухабах и бревенчатых гатях.
К полуночи её экипаж остановился за Новгородом, в Бронницах – у побелённого кирпичного дома. Нижний этаж занимал станционный смотритель с семьёй. Верхний служил для приёма постояльцев.
Стол со стопками бумаг и масляной лампой стоял в пустой тёмной передней комнате. Отсюда поднималась лестница с перилами на второй этаж. Смотритель переписал подорожную и предложил комнату и ужин. Дорога и тряска изнурили Екатерину до того, что ноги запинались за половицы.
– А смогу ли я поутру скоро получить лошадей?
– Не извольте беспокоиться, сударыня! У нас две тройки для фельдъегерей имеются – для вас лошадей хватит. Отдыхайте. Доброй вам ночи!
Жена смотрителя проводила её по лестнице в сумрачную, но чистую комнату с белыми занавесками на окнах, старой дубовой кроватью и круглым столом с белой скатертью.
Мальчик двенадцати лет расставил на столе тарелки с запечённым лососем, хлебом и пирогами, солонку и чашку горячего чаю.
– Чего-то ещё изволите?
– Передай господину смотрителю, чтобы в семь часов приготовили лошадей. И приди доложить, когда можно будет ехать.
Мальчик принял гривенник, поклонился. И бесшумно затворил за собою дверь. Екатерина опустила щеколду.
Поужинала. Разделась и легла. Сумочку-кисет с деньгами надела на шею под сорочку, дорожную шкатулку спрятала под кровать. От белья пахло свежестью и прохладой. На стуле висело платье: подол морщился от сохнущей глины. Следовало бы наказать мальчику почистить одежду…
***
Светало. Часы показывали без четверти семь. Екатерина открыла глаза. Оделась и уложила волосы перед старым замутнённым зеркалом над умывальником. Она забыла взять в дорогу гребень, и спутанные пряди пришлось разбирать пальцами.
В семь часов мальчик постучался в дверь.
– С