явно нуждавшийся в чистке.
– Можно и пообедать вместе. Помните, вы должны мне обед?
– Конечно. Вы один?
Мысленно я похвалил себя, что так непринужденно задал столь важный вопрос.
– Да, один. По правде говоря, я уже три дня ни с кем не разговаривал. Мой французский оставляет желать лучшего.
Спускаясь с ним по лестнице, я задавался вопросом, куда делась малышка из закусочной. Они что, уже поссорились или он к ней охладел? Зная, что Стрикленд чуть ли не год готовился к бегству, последнее казалось маловероятным. Дойдя до кафе на улице Клиши, мы уселились за столиком на улице.
Глава двенадцатая
В это время дня улица Клиши была запружена народом, и человек с живым воображением мог разглядеть в прохожих персонажей из бульварной литературы. Кого здесь только не было! Здесь прогуливались клерки и продавщицы, старики, словно сошедшие со страниц романов Оноре де Бальзака, а также мужчины и женщины, профессионально извлекающие доход из человеческих слабостей. На улицах этого бедного квартала Парижа жизнь била ключом, заставляя сердце колотиться сильнее в ожидании внезапных приключений.
– Вы хорошо знаете Париж? – спросил я.
– Нет. Не был здесь с медового месяца.
– Как вам удалось набрести на эту гостиницу?
– Мне ее порекомендовали. Я хотел что-нибудь подешевле.
Принесли абсент, и мы с подобающей серьезностью стали смешивать его с тающим сахаром.
– Полагаю, лучше сразу открыть вам цель моего визита, – сказал я не без смущения.
Его глаза лукаво блеснули.
– Я не сомневался, что рано или поздно кто-то объявится. От Эми пришла груда писем.
– Тогда вы прекрасно знаете, что я собираюсь сказать.
– Письма я не читал.
Я закурил сигарету, чтобы потянуть время, не представляя, как перейти к делу. Заготовленные мною красноречивые фразы – проникновенные или негодующие – были здесь, на улице Клиши, неуместны. Стрикленд усмехнулся.
– Неприятная вам досталась работенка, так ведь?
– Не знаю, что и сказать, – ответил я.
– Вот что. Выкладывайте все поскорее, а потом проведем вместе приятный вечер.
Я колебался и медлил с ответом.
– Вам приходило в голову, что ваша жена страдает, что она в отчаянии?
– Эми справится.
Не решусь описать поразительную черствость, с какой это было сказано. Я смутился, но постарался скрыть свое смущение, приняв тон моего дядюшки Генри, священника, когда он уговаривал кого-нибудь из родственников принять участие в благотворительной акции.
– Не возражаете, если я буду говорить с вами откровенно?
Он улыбнулся и согласно кивнул головой.
– Разве она заслужила такое отношение?
– Нет.
– У вас есть к ней претензии?
– Никаких.
– Разве не бесчеловечно вот так бросить ее, безвинную, после семнадцати лет брака?
– Бесчеловечно.
Я посмотрел на Стрикленда с удивлением.