отпугиватель мыслей, чтоб возвращались иногда,
по самый пуп в житейском соре, чем только память ни утюжь,
глаголом жечь запас калорий, как продолженье «Мёртвых душ»,
во вражьи вглядываясь лица, пока верховный не воскрес,
пытаюсь искренне поститься, но вру и набираю вес,
и у природы на примете, я основного не учёл —
в обратной съёмке, как спагетти, засасывает улей пчёл.
Эврика
Архимед не нашёл от чего оттолкнуться,
на перилах повис, выходя из пивбара —
только лужи апрельские бьются, как блюдца —
а в ушах, как окурки, наушников пара,
на «Фаросский Маяк» он настроил ресивер,
в Сиракузах не каждый весталками бредит,
вы ещё Кардашьян назовите красивой,
кстати, Кэмпбелл Найоми по-прежнему в тренде —
накануне Pall Mall распечатал сердито,
угадал алюминий, предвидел палладий,
разогнул силой мысли подкову магнита —
с мирозданием, наверняка, не поладил,
сам себя убедил, как законченный лузер —
только свет прохудившийся мир залатает,
вытесняя объём пузырьками в джакузи,
доказал, что корона почти золотая,
волшебству в общий список чудес не втереться,
кабы знал, собираясь шутя побороться —
не представится шанса второго, как в детстве,
дать по яйцам врагу, заслонившему солнце.
Ремиссия
Ещё одна покинула блиндаж
пока кукушка не прокукарекала,
плесну в стакан C2H5OH —
привет, моя любимая молекула,
поднявшись не над битвой, а between,
я как птенец, оперившись на поручни,
страдаю в плоскогубцах карты вин —
в зазоре, между выдержкой и горечью,
разлуки наблюдая крупный план —
сплошной наезд, хоть вдребезги разбейся мы,
ведут все рельсы мира в Абакан
сквозь белый шум черёмухи над рельсами,
картонный лес от сырости разбух,
апрельский гром покашливает буднично,
я изобрёл транзистор и фейсбук,
Джоконду набросал на чеке в булочной,
и, чистый спирт руками разведя,
на память засушил цвета и запахи,
кому медведь наступит на тебя,
проедут по ушам седые лабухи
и, поперёк душевной долготы,
другой трубой державу пустят по миру,
мне целый день названивала ты —
наверное, опять ошиблась номером.
Нищета
Гнутся конские шеи икон,
парусина окладов раздута,
и, от ужаса, всем косяком,
гибнут птицы во время салюта,
им уже не насыплешь пшена,
у сограждан расшатаны нервы,
а потом тишина, тишина —
только звёзды блестят, как консервы,
а луна, как значок в комсомол
на широкой груди ополченца,
под водою подводы сомов,
словно сгустки, ползущие к сердцу,
ну