ленивей и вдвойне пушиста,
расходятся кругами пни – следы от пальцев баяниста,
тяжёлый заяц, на скаку, на двести градусов духовен
печётся, с дырочкой в боку, и блеет одинокий овен
в тумане моря, где облом гремит ведром из-под сарая,
в витрину упираясь лбом замрёшь, игрушку выбирая,
пришла пора в бутылку лезть, давить на клавиши штрих-кода —
не посрамим былую жесть, родной захват для электрода,
торчит из ходиков орёл, кукушкой заведён на племя —
на белку стрелку перевёл, и за цепочку тянет время,
мы за него поднимем лай в гранёных рюмках, холодея —
давай, за статую, давай, опять за голую идею,
где банных шаек перестук, прилипший листик на затылке,
посмотришь с ужасом вокруг – одни будёновцы в парилке,
и, наблюдая молодёжь, пока страна впадает в спячку,
с губы улыбку сковырнёшь, как надоевшую болячку.
Поколение
Даже дворники смотрят влюблённо —
не чатланин, зачётный пацак,
нахватавшийся звёзд из бульона,
выхожу, сукин сын – весь WhatsApp,
рёв турбины в ушных перепонках —
только «миг», за него и держись,
вот и сало – порезано тонко
на журнале «Наука и жизнь».
Ко всему, что возможно исправить,
поспешил оборвать провода,
обновить бы короткую память —
надоело сгорать со стыда.
Сам к себе вдруг укатишься в жалость,
как с откоса, в охоте на лис,
мы попкорном, на скачках, заржались,
кока-колой под нимб упились.
Пусть светило, и больше не блещет —
не спешим уходить на покой,
хоть ломаемся чаще, чем вещи,
и гарантии нет никакой.
Ворон
Из тьмы космической, с наколки – куда летит ночная птица,
асфальтовым облита лаком, стирая тенью города?
Не по зубам на верхней полке в Агрызе ей остановиться,
свою попутчицу не хакнуть. Лишь ворон каркнул: Никуда!
И ты, следя за птицей взглядом, отбрось сомненья, как копыта,
за пазухой живёт авоська, и восхитительный гастрит,
кошмарный сон гуляет рядом, пока на ужин сыто-крыто,
а Шита, в маечке ковбойской, пересекает Бейкер-стрит.
Читатель ждёт уж фирмы «Рибок», разглядывает буквы в лупу.
Скользит зима, нежнее лани, мороз елозит бороной.
На цены в магазине «Рыба» гляжу и ухмыляюсь глупо —
горит-горит ещё желанье трясти по весям стариной.
Когда включаешь скорость лета, мне жизнь в полоску не помеха
готов метнуться хоть на полюс, хоть на напольные весы
наехать пароходом Нетте, и в комнате тоски и смеха
примерить чёрный-чёрный пояс под цвет последней полосы.
Зимородок
Ивану Шепете
Кукушка верная охрипла, когда в расщелинах чернил
совпали Сцилла и Харибда – а ты мизинец прищемил,
сожмётся сердце и отпустит, пока лелеешь в пальцах