охваченная экстазом, напоминая одного из трех поросят, который собрался помолиться, глядя на лунный свет печальными коровьими глазами.
– Мне приснился чудесный сон! – воскликнула она. – Ich traumte, ich tanzte mit einem Schwan! Er hatte die wunderbarsten flauschigen Polster an dem Fussen, und er war auf einem Mondstrahl in mein Zimmer gekommen… Мне снилось, что я танцую с лебедем! У него были такие удивительные белые пушистые подушечки на лапках, и он вплыл в мою комнату на луче лунного света.
– Боже мой, – выдохнула Патриция, вспомнив о привычке Лорны: когда той снилось что-нибудь удивительное, она залезала в постель к кузине, чтобы рассказать этот сон в мельчайших подробностях. – Лорна, дорогая моя, а нельзя ли рассказать этот сон утром? Завтра нам рано вставать, ведь мы спускаемся в Сейзер-Альм, и я так устала!
– Конечно же, нет! – Лорна проявила немыслимую бездушность. – Ты же знаешь, если я буду ждать до утра, то забуду подробности, а ты обожаешь именно их.
– Но Лорна…
– Такой худенький лебедь с оранжевым клювом, оранжевым, как в радуге, и он меня любил. Я спросила, как ему удается путешествовать на луче лунного света, и он ответил мне, спев золотистую песню… Подвинься. – Она приподняла одеяло и одним прыжком плюхнулась на кровать – всем своим немалым весом. «Шлернхаус» тряхнуло.
Патриция, которую, конечно же, звали не Патриция, встревожилась. Она потеряла Алессандро, который целиком оказался под Лорной. Мог ли он дышать? А если он закричит?..
– Золотистая песня ласкала слух. Однажды я слышала в поместье моего деда в Клагерфурте, как точно так же пела птица… Что это? Это твоя нога?
Словно давая отрицательный ответ, Алессандро, второй раз за ночь лишившись возможности двигаться и дышать, яростно укусил одну из необъятных ягодиц Лорны.
В сравнении с воем, сорвавшимся с губ толстой молодой женщины, золотистая песня воображаемого лебедя звучала так же буднично, как репертуар уличного певца. В нем чувствовалась сила и мощь паровозного гудка. И его наполнял такой ужас, что проснулся весь «Шлернхаус». Альпинисты, поварята, адвокат Джулиани, придворные все разом сели в кроватях, словно громом пораженные. Вскрикнула даже маленькая Патриция.
– Was ist es! Mach es tot! Mach es Tot![16] – проорала Лорна и вновь взвыла.
Никогда еще лампы «Шлернхауса» не зажигались одновременно и так быстро. Со стороны, из тумана могло показаться, что в доме сработала громадная вспышка фотографа или выстрелило орудие, так быстро озарились все окна. Четверо солдат в тяжелых сапогах, с примкнутыми штыками прибежали по коридору. От волнения им и в голову не пришло повернуть ручку. Они просто высадили дверь, которая упала на пол с грохотом взорвавшейся бомбы. Придворные, рожденные и воспитанные на страхе перед покушениями и убийствами, дружно застонали.
Алессандро свернулся в клубок под одеялом. Патриция плакала. Лорна, навалившись спиной на кроватную стойку, замолчала. Ее вытянутый палец указывал на выпуклость под одеялом.
– Что это? – спросил офицер гвардии, выхватывая