вниз. Немного удачи не помешает никогда.
На станции идет дождь. Аварийная программа почему-то решила, что у нас пожар.
– Даже Беллами вон спрашивает: «Обрушится ли наш мир?», – орет мне в спину Гамов. Он невообразимо зол. Я тру рукой по щеке, и на ладони остается черная тушь.
Один поворот, всего один… Дверь медицинского отсека разломана на части, и сердце обрывается, останавливается. Я достаю из-за пояса пистолет и поворачиваюсь к мокрому Гамову, досадливо считая вероятности. Вода вместо любой другой системы пожаротушения – интересно, но недостаточно.
– А ты Muse слушаешь, да? – ядовито выплевываю я, потому что сказать нечего.
Единственное… В «Panic Station» нет таких строк. Я поднимаю голову. Динамики играют совсем другую песню. Соображать некогда, ноги сами несут меня в столовую. На пороге я замираю и чуть было не падаю от накатившей дурноты. Доктор лежит тут, и пистолет в его руке говорит слишком о многом.
– Так же не бывает, – едва слышно произношу я. – «И одною пулей он убил обоих». Откуда эта строка, а, черт! Не может быть, чтобы первой пулей он сломал проигрыватель, а второй – починил, что за чепуха! Да что вообще за комедия, – раздраженно машу руками. – Вода из поливалок, прямо привет «Константину», хорошо, что не святая, каюты, как в «Стар Треке», стены напоминают то ли ТАРДИС, то ли я вообще не знаю что, медицинский отсек полностью украден из «Светлячка» вместе со столовой!
Мир вздрагивает вокруг меня – и начинает расползаться на части.
– Звук дверей из «Дума», – мягко кивает Гамов, обходя меня.
– Точно! – чуть было не хлопаю по лбу я, замечая вдруг, что снова здорово ниже ростом.
Реальность идет трещинами, корабль начинает трясти. До меня наконец-то доходит, что я нашла точку напряжения. Украденный по кускам мир не бывает настоящим.
– Пойдем, Роза.
Гамов протягивает мне руку, потому что перед нами зияет прорыв.
– Сколько… Сколько ты об этом знал? – спрашиваю я.
– Понял, когда прочитал. – Он пожимает плечами и нетерпеливо шевелит пальцами, мол, хватайся, Роза.
Я хмыкаю и прохожу мимо него, на улицу, где уже идет снег; не выдерживаю и оглядываюсь. Гамов появляется следом, и прорыв просто исчезает за его спиной, как не бывало.
– Файн бай ми[2], – говорю я больше для себя и несусь в сторону внедорожника, повисаю у Миши на шее, потом запрыгиваю в машину, надеваю на себя пальто и трясусь от холода, пока Макс наконец не захлопывает дверь, усевшись рядом.
– Командиры, – весело бросает наш водитель. – Куда?
– В Столешников, – кивает Гамов и даже не смотрит на меня.
Мне, впрочем, все равно. Я думаю о том, что нужно надраться, желательно в компании Лешки, забыть обо всем, и внезапно испытываю жгучее желание увидеть своего ненаглядного.
– А потом на Чистые, – говорю я и достаю из сумки наушники.
– Нет-нет. Не слушай ее, в Столешников, потом на Арбат.
Я разворачиваюсь