рифаянцских глаголов первой группы, рисовал на промокашке. Юмхер как следует наказал юного Телгира, но пока решил не доводить сведения о его поведении до родителей и директора. Рудэад был молод, и все еще воспринимал нежелание учить два красивейших из всех придуманных человечеством языков как персональный вызов, стараясь привить любовь к своим предметам даже самым тупым и недисциплинированным ученикам. Офальд был далеко неглуп, и поначалу вел себя пристойно, но было очевидно, что на рифаянцский, как и на учителя Юмхера ему глубоко плевать. На римнагском Телгир также писал с чудовищными ошибками. Что ж, новый день, новый вызов, неизменно повторял себе Рудэад, мысленно засучив рукава.
Привычное течение дня нарушил директор Мекодамн, заглянувший в классную комнату перед началом четвертого урока в сопровождении седовласого человека в скромном темном костюме и с аккуратной бородкой. Седина этого мужчины была явно преждевременной: ореховые глаза его ярко блестели и не были обрамлены гусиными лапками, румяные щеки были гладкими, а движения – точными и упругими. Герр Снаг представил своего спутника как доктора Доллопье Тешпа из Грубарма, нового учителя истории. Дверь за грозным директором закрылась, и Тешп остался один перед тридцатью парами глаз, взиравших на него кто с любопытством, кто с легким пренебрежением – уроки истории в Инцлской гимназии не относились к числу любимых учениками, – но большинство (Офальд был среди них) с дисциплинированным равнодушием. Учитель прочистил горло и начал неожиданно глубоким и звучным голосом:
– Сегодня, дорогие мои, мы с вами просто поговорим. Необходимую, но не столь существенную процедуру знакомства я, с вашего позволения, отложу на другой раз, а сейчас давайте дадим слово величайшей из всех наук, рассказывающей всем желающим ее услышать о величайшем народе на земле, его свершениях, невероятном пути сквозь время, его победах и поражениях – я говорю о нас с вами, о римнагцах. Кто такой римнагец, спросите вы? О, это тот, у кого перехватывает дыхание при одном лишь упоминании о Бугремрезских заклинаниях, которые опубликовал наш великий Кябо Мриг, кто плачет от восхищения, читая о Гунибленах и слушая музыку нашего великого Ренгава, для кого король Дирфирх и канцлер Скимарб навсегда останутся величайшими светочами Римнагеи во веки веков и на все времена! Страна Грубгабсов, где мы с вами имеем несчастье проживать, – это всего лишь тень, миг, химера перед лицом великой империи, которой еще суждено стать главной на нашем старом добром поверском континенте, и примером для сонма поколений страждущих присоединиться к ней во всем мире!
Тридцать пар широко раскрытых глаз не отрываясь смотрели на Доллопье Тешпа, продолжавшего свою страстную речь о любви и преданности своему народу, о чувстве римнагского достоинства, о величии и простоте главнейшей земной нации.
Офальд слушал учителя истории, боясь пропустить хоть слово.
Глава третья. 13 лет
Диноглен