сценам из домашнего видика, а по едва различимым, но постоянным, везде и всюду присутствующим намекам – которые в движениях, во взглядах, в походках, в случайных касаниях, ну и в запахах, конечно, тоже… Для тех счастливцев она – жизнь – значительно разноцветнее и лучистее.
Не знаю точно, что подействовало на мою надушенную собеседницу, но что-то подействовало. Может быть, мой искренний голос, может быть, им произносимые слова, а возможно, наоборот – котенок за пазухой у Илюхи. Но она сразу заметно потеплела.
– Бедненький, ему ведь там тесно, – сказала она, возможно, о котенке. А может быть, о ком-нибудь еще.
Вообще не понятно было, почему она к предполагаемой Мусе – котеночку-девочке – обращалась в мужском роде. Может, для эмоциональных женщин, часто посещающих театр, жалость и сопереживание – они в основном в мужском роде выражаются.
– Да, – ответил я жалостью на жалость, – за пазухой тесно и темно.
– Он голодный, наверное, к тому же, – не только сочувственно, но даже как-то мечтательно предположила зрительница.
Напомню, что мы по-прежнему составляли своими головами замкнутую цепь – губы-ухо-губы-ухо – и в основном все сказанное нами по данной цепи распространялись. И, надеюсь, особенно не тревожило никого. Может быть, только артистов на сцене, потому как я уже давно затылком повернутый к ним сидел. Но артист, он на то и артист, чтобы в роль входить, а войдя, абстрагироваться от действительности без остатка. И не замечать ее.
– Да нет, – продолжил я приятный диалог, хотя цветочный, надушенный запах несколько притупился от частого моего вдыхания. – Муся не голодная. Мы там ей специальную бутылочку установили с молочком. Ну, к подкладке пиджака прикрепили. И она из нее, из бутылочки, пьет, когда просыпается.
– Как же он из бутылочки пить может? Котеночек ведь, они же лакают.
Надо же, подумал я. Мало того, что у нее сердце чуткое и жалостливое, так еще и ум – бойкий и пытливый. Небось экономическое образование получила, а театр – это так, для удовольствия. Иначе как она сообразила про «лакать»? Вот так, с ходу, на лету.
– Да мы в бутылочке такую трубочку установили, – тоже на лету, хотя и не вполне правдоподобно, предположил я, – соломинка называется. Она из нее молочко и потягивает.
– Как же? – все же не поверила мне сразу женщина. – Для этого надо губы… – она, по-видимому, искала слово, но не нашла, – …вот так сделать.
И хотя я не видел, но легко догадался, как именно она сделала свои губы.
– Да, – согласился я, – надо. Но мы долго тренировали Мусю. Они, кошки, знаете, такие сообразительные, особенно когда дело о еде долго заходит. Вот и Мусе пришлось приспособиться, наконец.
Женщина снова отстранилась и снова заглянула мне в глаза. Что она хотела там найти – насмешку, веселье, шутку? Но их там не оказалось. Ничего, кроме внимательного, долгого, искреннего взгляда в ответ.
– Да вы шутите? – предположила она недоверчиво.
И тут мне в голову пришла приятная мысль. У каждого ведь