особе. Она не стала выдвигать обвинение, однако это был едва ли не шантаж.
Внезапно на скулах Инглиша проступили желваки.
– Лучше поговорим об этом в другой раз, не хочу вас задерживать. Увидимся утром.
– Да, мистер Инглиш, – согласился Морилли.
Когда Инглиш пошел к двери, Морилли добавил:
– Слышал, ваш парень выиграл бой. Мои поздравления.
Инглиш остановился.
– Верно. Кстати, я велел Винсу поставить за вас. С одной сотни вы заработали три. Завтра утром, когда зайдете ко мне, найдите Винса, он отдаст вам наличными. – Инглиш посмотрел Морилли прямо в глаза. – Идет?
Морилли зарделся.
– О, как любезно с вашей стороны, мистер Инглиш. Я правда собирался сделать ставку.
– Да, только у вас не было времени. Знаю, каково это, и о вас не забыл. Люблю заботиться о своих друзьях. Рад, что вы выиграли.
Инглиш вышел в приемную, оттуда в коридор и, кивком подозвав Чака, вошел в лифт.
Морилли с двумя детективами стояли у двери, наблюдая, как лифт отправился вниз.
– Похоже, что ему все это до лампочки, – заметил один из детективов, входя обратно в кабинет.
– А чего ты от него ожидал? – холодно поинтересовался Морилли. – Что он зальется слезами?
Жену Роя Инглиш видел всего раз, случайно столкнувшись на коктейльной вечеринке больше года назад. Он заранее был о ней невысокого мнения, хотя и признавал, что судит предвзято. Тогда эта девушка, лет девятнадцати-двадцати, с кукольным личиком, неприятно поразила его пронзительным голосом и отвратительной манерой называть всех подряд лапочками. Но у него не было ни малейших сомнений, что в то время она была по уши влюблена в Роя, и сейчас, сидя сгорбившись в своем «кадиллаке», он задавался вопросом, жива ли еще эта любовь.
Таков был характер Инглиша: он не позволил Морилли сообщить жене брата о его смерти, поскольку никогда не позволял себе отлынивать от неприятных обязанностей. Было бы куда проще предоставить полицейскому навестить ее первым, а уж потом зайти самому, однако он не желал снимать с себя ответственность. Рой был его братом, и жена Роя достойна услышать скорбную весть от него, а не от кого-то постороннего.
Инглиш поглядел в окно.
Чак свернул с главной дороги и теперь уверенно вел машину вдоль авеню, застроенной по обеим сторонам небольшими симпатичными одноэтажными домиками. У Чака было блистательно развито чувство направления: он как будто интуитивно знал, на север ехать или на восток, словно у него в мозгу имелся встроенный компас. Кажется, он никогда не сверялся с картой, и Инглиш ни разу не слышал, чтобы он спрашивал у кого-то дорогу.
– Вот это место, босс, – вдруг произнес Чак. – Белый дом под фонарем.
Он сбросил скорость, прижался к бордюру и остановился у небольшого белого дома.
В одном из задернутых занавесками окон горел свет. Инглиш вышел из машины, съежив широкие плечи от холодного ветра. Шляпу и пальто он оставил в «кадиллаке», окурок сигары швырнул в сточную канаву. Несколько секунд он изучал дом, ощущая удивление и раздражение. Для человека, отчаянно нуждавшегося