том, что пора произнести Слово, которое будет вечно хранить память в огне. Ведал старый ксай, что, когда война закончится и пламя потухнет, в каждом очаге, в каждой печи, костре, свече – везде, где будет гореть солнечный огонь, сквозь пламя будет звучать его Слово…
Слово его будет жить вечно, ибо пока есть слова, пока есть Свет – есть жизнь.
И Тьме не по силам одолеть её.
Хороксай Чакре вышел на балкон княжеского терема завоёванного Улада[3]: ночь купалась в догорающих огнях. Многие дома были разрушены – чаще стараниями северян, которые были готовы на всё, лишь бы не сдать город врагу. Дух людей Севера был очень силён… Ксай видел, как внизу по улицам ведут вереницы пленных, отводят в лазареты раненых. Какой-то пленник пробовал оказать сопротивление, напав на воина великого хана, но тут же лишился жизни.
Чакре устало покачал головой. Великий Тенгри, какую же судьбу ты уготовил своему народу…
– Великий хан приказал начинать, – проговорили позади, и Чакре обернулся: за ним стоял ловчий ксай Тохагу и ещё несколько из оставшихся в живых ксаев. – Мы выдвигаем войско.
– Тогда воспоём одну Песнь для всех, – согласился Чакре и, отвернувшись от Тохагу, зашептал.
Шёпот Чакре становился громче, и, когда он заполнил всё бытие, Чакре ощутил невероятную лёгкость и увидел город свысока – его Птица Духа взмыла в небеса.
Шёпот Чакре подхватил Тохагу и остальные ксаи – их Птицы Духа воспарили рядом с Серебряным Ястребом.
Сотканные из кружева Слов птицы летели над Уладом, обращаясь к душам северян, – едва слышимая Песнь разливалась по зимнему воздуху и мерцала в серебро-алом свете лун.
Люди, услышав Песнь, невольно замирали – внимали голосу, что лился будто из глубины веков и взывал к душе. Голос рождал неясные образы грядущего – нового мира, нового Света, создание которого зависит только от человека… И каждому казалось, будто к его духу обратились сами Боги. Сами Боги велели взять протянутый колосаем меч.
Хан Тевур хмуро оглядел своё войско: впереди, на площади Улада, восседали на лошадях колосаи и ксаи, за ними – северяне. Хан глянул в тёмное небо – ночь была ясной, и в свете звёзд он видел призрачных Птиц Духа, что кружили над войском, крепче скрепляя души сварогинов ворожбой.
– Пора, – рыкнул Тевур. – Ксаи, что сейчас взывают к Тенгри, полетят Птицами.
– Да прибудет с нами Тенгри, – согласился хан Мюрид, восседавший на лошади рядом.
Тевур велел протрубить в рог, и войско выдвинулось из города.
За полуразрушенной городской стеной Тевур пришпорил коня, повелев остальным следовать его примеру. Молодой хан знал, что времени осталось немного.
Ночь была в самом её владении: на звёздном небе светили луны, разливая свой призрачный свет по тёмному снегу поля боя. Невысокое пламя огня Хорохая, что по-прежнему хранило границы Нового Каганата, освещало тёмный лик войны – лежавшие на снегу трупы, смертельно раненых, щиты и мечи.
Хан отвернулся, устремив