что ли, пятнадцать минут группового обсуждения, в коллективном шёпоте на более повышенных тонах начала выделяться Винни – та самая японско-австралийская девочка, завидев которую Мэйшес в коридоре ушла в уборную.
– О чём Аннтуанэта с его отцом может так долго разговаривать, если он просто привёл сдать своего ребёнка в сад? Он что, больной?
Она посмеялась над собственным высказыванием и слегка приподняла подбородок будто довольствуясь собственным остроумием и пренебрежением к подобному роду вещам. Сидящий рядом кудрявый мальчик, что, должно быть, был на входе с соской, очевидно, смутился версии Винни. Большинство, конечно же, не стало бы произносить такие несуразные вещи вслух, но мальчик не стал сдерживать смешок.
– Будет смешно, если то, что ты сказала в шутку окажется правдой.
После сказанного, он вновь вернулся к своему завтраку, охотно ковыряя ложкой в тарелке. Кажется, он был заметно голоден в отличие от Винни: та же от скуки лениво перекладывала кашу с одного места на другое. Кажется, она совсем не вызывала у неё интереса.
– Нет, серьёзно, зачем уделять столько внимания одному ребёнку, если у нашей няньки помимо новоиспечённого ребёнка ещё двенадцать.
Её лицо сохраняло всё то же пренебрежительное выражение с желанием продемонстрировать любому ребёнку, кто посмотрит на неё свою то ли непреклонность, то ли безразличие к окружающему. Она верно думала, что если человек не заинтересован в том, что происходит вокруг него, то значит никто и ничто поблизости не сможет его задеть.
Вавильяна в свою очередь за приёмом пищи такие мысли заботили мало, и он решился обратиться к собеседнице:
– Винни, будь, пожалуйста, тише, иначе из-за твоей любви к философии нас наверняка в отместку оставят без обеда.
Девочка посмотрела на него, сморщив брови и с презрением удивилась тому, что сказал её сосед.
– Ты сейчас попытался пошутить? Нас обязаны кормить, мы же не в Богом забытом интернате, здесь не хотят нести ответственность за чью-то смерть. Тем-более с голоду, дурачок.
Не став дослушивать его, Винни, встав из-за стола, и не желая благодарить соседа по столу за "интересный" диалог, взяла посуду и понесла на кухню.
Глава 3. «YOU'RE NOT SICK OF ME… YET?»
В группе наступило спокойствие, нарушаемое лишь негромким тиканьем часов на каминной полке. К тому времени, когда все позавтракали и убрали за собой, воспитательница уже стояла в группе и попросила вновь всех присесть на свои за столиками места.
Мэйшес что-то обсуждала за третьей партой со своим соседом. В процессе беседы она для себя выяснила, что его зовут Гилберт, а он, в свою очередь, узнал и её имя. За время отсутствия воспитателя и во время того, как их диалог с Гилбертом прерывался, она даже написала стих для покойной матери:
«MilkyMummy»
Её мягкие руки кутали мою шею,
И волосы накручены были в напряжённую руку
С целью швырнуть меня в угол.
Раны из губ кровоточат, а тело