отняв свою руку от Ногина, он прихлопнул за ним дверь и, оставшись в темноте, начал подниматься по лестнице – по-солдатски топая хромой ногой и по-женски скользя здоровой.
Невзирая на поздний час, он пел довольным басом французскую песенку.
Язвительная вонь общежития обступила его, когда он добрался до своей комнаты, помещавшейся неподалеку от кухни. В комнате был свет. Он сморщился – и в уме примерно перебрал тех, кого ожидал встретить. В лучшем случае это мог быть один из кредиторов, он охотно брал в долг даже у полузнакомых людей, в худшем – вернулась жена. Должно быть, последнее предположение заставило его с некоторой торопливостью отворить двери.
У стола стоял на коленях и шарил по полу руками старичок с тонким, интеллигентным до гадости лицом. Не поднимаясь с колен, он беспомощно вылупил на Драгоманова голубые испуганные глаза. Этот человек не походил на настойчивого кредитора, который, несмотря на поздний вечер, мог бы явиться к должнику за получением денег. Тем менее мог он напоминать драгомановскую жену.
Он был растерян и несчастен.
Драгоманов улыбнулся, поклонился и сел на кровать. Голубые беспомощные глаза и седая академическая бородка его восхищали.
– Ложкин, – сердито пробормотал старичок и наугад протянул руку. – Не понимаю, понять не могу, каким образом потерял пенсне. Как будто разбилось, очень звякнуло. Впрочем, надеюсь, что одно стекло еще цело.
– Позвольте, я вам помогу, – серьезно отвечал Драгоманов. Он взял старый зонтик и принялся шарить им под столом. Куча картофельной шелухи, селедочных головок и еще какой-то дряни вылезла на середину комнаты. Ложкин, не понимая, потрогал ее ногой. Драгоманов сконфузился и сердито запихал кучу обратно.
Теперь только он заметил, что постель его не прибрана, на столе вместе с рукописями валяются ошметки хлеба, на лампочке висит дырявый носок; окно завешено грязной простыней. Он поднялся с колен и мрачно посмотрел на Ложкина. Профессор, обратившийся в невинное голубоглазое дитя с академической бородкой, чуть ли не готовое при первой оказии заплакать, тщетно старался засунуть под кровать кочергу.
Драгоманов успокоился и вскоре нашел пенсне, лежавшее, как это всегда бывает с потерянными предметами, на самом видном месте.
– Нашли? – с просветлевшим лицом спросил Ложкин.
Драгоманов задумчиво посмотрел на пенсне и вдруг сунул его под газету, валявшуюся на окне. К чему могло это послужить, он и сам не знал. Минуту назад ему даже в голову не приходило шалить так странно со своим почтенным посетителем. Впрочем, это была мрачная шалость. Он устал, ему спать хотелось.
– Нету, – отвечал он решительно, – не нашел. Да вы присядьте, Степан Степанович. Оно найдется. Не провалилось же оно в самом деле сквозь землю.
Ложкин ощупью сел.
– Нет, видите ли, очень трудно разговаривать без пенсне, – грустно сказал он. – Вы меня знаете?
– Имел величайшее удовольствие слушать ваши лекции на втором и третьем курсе нашего университета, –