в голосе.
– О чем?
– Ты думаешь, настоящий я или нет.
– Если честно… да. Но…
Он прервал меня, положил руку мне на плечо.
– Я ведь тоже должен был придумать тебя, чтобы мы встретились… – сказал он. – Ты же знаешь: действие должно быть равно противодействию. Даже сейчас, в ночь Большого Прилива.
– Разве сейчас ночь? – удивился я.
Глаза у него снова стали печальными и чуть виноватыми.
– Оглянись, – сказал он.
Я обернулся.
Была ночь. И был город – но не тот Город, который я любил, не тот Город, в котором и за тысячи верст от моря я мог слышать шум прибоя и крики чаек.
Огромные багровые облака вставали от самого горизонта, закрывая от города небо и звезды. Рядами возвышались серые небоскребы, и отсветы облаков кроваво полыхали на их стенах. Город был безмолвен, но мне казалось, что он кричит: такая мощная волна тоски и боли ударила мне в лицо.
Я отшатнулся; мой друг придержал меня за плечо, чтобы я не упал.
– Прости меня, – сказал он. – Ты пришел оттуда.
– Это… – я проглотил подобравшийся к горлу клубок. – Это тоже кто-то придумал?
– Да. Это придумали вы.
Я промолчал.
Тогда он повернулся так, чтобы встать передо мной, лицом к лицу, взял меня за руки, взглянул прямо в глаза.
– Кто ты сейчас? – спросил он совсем тихо.
Я перебрал в голове все, чем я был или мог бы стать, и ответил так, как было честнее:
– Я тот, кто пишет… Тот, кто придумывает.
Он кивнул:
– Тогда ты должен идти…
– Я знаю. Но… они не поверят.
– Пиши так, чтобы верили.
Мы постояли еще несколько секунд, запоминая друг друга, потом я протянул ему руку.
– Прощай, Светлый Штурман…
– Зачем же так. До встречи… – и он назвал меня именем, которое не знают в городе под багровыми облаками.
– До встречи, – сказал я. И повернулся.
Город встретил меня новой волной боли. И валунная дамба, и улица за ней были залиты, словно кровью, отсветами багровых облаков. И я начал работать и перепридумал улицу иначе.
И стало иначе.
Грязный покоробленный асфальт рассыпался в прах, пробитый корнями высоких трав; серебристый свет полной Луны смыл отблески багровых облаков, и капли росы заблестели на травинках и валунах мола…
По свежей перепридуманной мною земле я пошел в город, чтобы придумывать и писать дальше…
…Тамбур был пуст; в разбитое окно врывался прохладный утренний воздух, напоенный запахом выжженных солнцем трав и каменной пыли. Я вдруг вспомнил, что забыл поблагодарить Светлого Штурмана, но не расстроился: ведь он еще не раз сможет придумать меня, а я – его, и тогда мы обязательно встретимся. Тогда я смогу поблагодарить его и, быть может, показать ему то, что я написал. Что я придумал…
Я достал сигарету и закурил, ожидая, когда поезд войдет в последний тоннель перед Севастополем.
Севастополь – Москва, 1996
Крысолов